– Думаю, нам не повезло особенно.
– Нас накрыло сразу двумя волнами перемен. Сначала кардинально изменилась социальная парадигма. До корок изучив марксизм-ленинизм, мы были вынуждены жить по законам Адама Смита. Это раз.
– Давай два, несут закуски.
– Два – это технологическая революция, в результате которой поколение наших детей гораздо эффективнее в мире цифровых технологий. Мой сын укладывал айпад спать с собой вместо медвежонка. В десять лет он помогал мне с виндой. Что он делает за монитором сейчас, мне даже страшно представить. В мире, где люди рождаются под монитором, живут перед монитором и умирают, подключенными к монитору, у меня нет шансов с ними конкурировать. Такое вот два.
– Ты обещал, что два – это всего.
– Тогда завершу на оптимистичной ноте: нам еще повезло. У нас был выбор.
– Нас к этому не готовили, – возразил Алексей. – И мы не знали правил. Про какой выбор тут можно говорить?
– Никого не готовили, просто кто-то оказался поживучее. Наверх пролезли те, кто первым догадался, что никаких правил нет.
– Самые отмороженные?
– В дарвинизме нет таких терминов. Принято говорить о навыках адаптации.
– У нас они оказались слабее?
– У кого – у нас?
– У интеллигенции. Пусть даже с уменьшительно-ласкательным префиксом «техническая».
– В эпоху перемен у вас не было шансов. Пока интеллигенты сострадают зарубленным старушкам, цари горы вырубают их сотнями тысяч.
– Старушек или интеллигентов?
– Всех без разбора. А заодно леса и вишневые сады. Не по злобе, а чтобы не мешали шестиполосным магистралям новой жизни. Это естественная психология вида, выведенного в результате жесткого эволюционного отбора. Интеллигент не может к этому виду принадлежать по определению.
Девушки у входа оттаяли до пятнисто-розового, не обнаружили ничего интересного в верхнем зале и направились к лестнице на нижний этаж.
– Девушки, вы не нас ищете? – поинтересовался Баграт, наконец их заметивший.
Та девушка, которая сзади очень выпуклая, обернулась на звук, скользнула взглядом по столику с чесночными гренками, часам Алексея, графину водки – и продолжила свой путь в нижний зал.
– Мы не просто потерянное поколение, мы еще и поколение невидимое, – грустно заключил Алексей.
– Юные пчелки не вьются над пустоцветом. Но в этом сосуде, – Баграт приподнял со стула рыжий портфель, – я принес волшебную пыльцу, учуяв запах которой целые стайки легкокрылых прелестниц будут бороться за право приземлиться рядом с тобой.
– Тебя не тошнит от их меркантильности?
– Это лишь естественная забота о благополучии потомства.
Официант, пробегая мимо, поинтересовался, не готовы ли друзья заказать горячее. Хотел по привычке поменять пепельницу, но лишь забрал мятую салфетку со стола. С тех пор как в ресторанах запретили курить, у добросовестных официантов осталось меньше способов проявить свою предупредительность.
– А, вот вы где! – Близорукий Чистяков опознал спорящих, когда уже практически наткнулся на их столик.
– Привет, Никодимыч, – обнялся Алексей с вновь прибывшим.
– День добрый, Петр Батькович, – протянул руку Баграт.
Пришедший на голову ниже Баграта, но локоть он задрал высоко, так что при рукопожатии его рука снисходит к встречной ладони, здоровается как бы сверху вниз.
Чистяков Петр Никодимович – их институтский товарищ. В начальники никогда не лез – как завершил экономический факультет, так всю жизнь бухгалтером и работал. Хорошо работал, кстати. Менялись начальники, законы и национальные идеи, а бухгалтер Чистяков все стучал в кабинете сухими пальчиками по крупным клавишам калькулятора и обрастал должностями, семейством и международными сертификатами.
