Элемент 68 - страница 20

Курса с третьего его звали больше по фамилии или имени-отчеству: Петр Никодимыч. Иногда просто – Никодимыч. Казалось, что родился Чистяков уже старым: стянутое к острому носу лицо, высокие залысины, сухие маленькие кулачки. Глаза Никодимыча плавали за выпуклыми линзами огромных очков. В институте Никодимыч был известен как зануда, правдоборец и первый женатик на их потоке. Женился Чистяков на втором курсе на девушке из пищевого института.

Невеста была хорошей, но доброй. Убежав в город из-под тотального диктата патриархальной семьи, она уже на первом курсе сменила троих кавалеров, не решившись обидеть кого-нибудь отказом. Каждый раз пыталась спасти романтические отношения борщами, выпечкой и кружевными салфетками на расцарапанном пластике общежитейского стола. Ухажеров не привлекал домашний уют – они неслись дальше, спеша нарисовать побольше звездочек на потертых простынями фюзеляжах. А Никодимыч вот остался. Из любви, жалости да, в конце концов, из-за ребенка.

Новобрачная сразу стала Никодимовной, и по имени ее уже никто не помнил. Молодой семье дали целую комнату в новой общаге: удобства общие, но зато свой холодильник и кухонька, оборудованная на тумбочке. На тумбе пристроилась плитка, на ней пыхтели кастрюльки. На запах борща подтягивались голодные бывшие, которых сострадательный Чистяков не гнал.

После родов Никодимовна округлилась, налилась молоком и домовитостью. Бывших хахалей умело пристраивала по хозяйственной части, так что Чистякову почти не приходилось отвлекаться на бытовые мелочи. Выполнивших норму ухажеров Никодимовна подкармливала, но без баловства – за похабные намеки можно было схлопотать по физиономии грязным полотенцем. Все трое бывших баловали Чистякова-младшего, старались чего-нибудь на радость малышу притащить, и каждый пытался увидеть свои черты в человечке, что день за днем вылуплялся из тряпичного кокона.

Институт Никодимыч закончил с красным дипломом, в то время как Алексей, блестяще отучившийся первые три курса, увлекся коммерцией и дотянул до диплома с трудом.

Баграта из института тоже чуть не выгнали. За драку в общежитии. Потасовка была так себе, но общежитие принадлежало соседнему институту, и замять историю было нелегко.

Дело происходило в самом конце восьмидесятых. Институт назывался пищевым, а общежитие, соответственно, женским, с блоками на пять коек – три в одной комнате и две в другой. Потерпев фиаско в родном институте, Баграт с Алексеем долго выгуливали пару подружек из трешки, но их строгая соседка категорически была против поздних визитов. Однажды молодые люди, наконец, получили приглашение. Не то чтобы их пригласили напрямую, но между делом подружка из Новгорода сообщила об отъезде соседки. Номер комнаты такой-то, вахтерша дежурит сговорчивая.

Купив втридорога у таксиста бутылку и сговорившись с вахтершей, искатели приключений поднялись на этаж. Постучались. Вошли. Подруги изобразили удивление, но гостей впустили. По пустоте в комнате, которая в общежитиях символизирует порядок, было видно, что их ждали. Даже хлеба на закуску нарезали. К хлебу много горчицы. Достаточно для студенческой вечеринки. Но гости пришли голодные, захмелели после первой рюмки и с жадностью заглядывали под койки, где запасливые провинциалки частенько хранили привезенные из дома запасы, в основном консервы и сало.

Девушки выкладывать угощение не спешили – возможно, не были уверены в намерениях ухажеров. Баграт многозначительно прошелся по комнате, присел на кровать и попрыгал на ней. Ничего твердого под тонким матрасом нащупать не удалось. Девушки истолковали поступок Баграта по-своему, переглянулись о чем-то, обменялись одним им понятными знаками и решили событий не форсировать. Из общей кухни по коридорам вкусно тянуло едой, и Алексей непроизвольно сглотнул слюну.