– Дурью меряешься? – выдернул ладонь Алексей.
– Проверяю, достаточно ли крепка твоя рука, чтобы поднять два центнера.
– Почему не три?
– Потому, – пояснил гость, – что миллиард рублей весит два.
– Ты переборщил. В миллион я бы, может, и поверил.
– Нет у меня миллиона, бери, что дают. Свое счастье можешь забрать в любое удобное для тебя время, в помещении юридической конторы. – Баграт извлек из полы пиджака визитную карточку и двумя пальцами протянул Алексею: – Время работы и адрес указаны на обороте.
Алексей повертел в пальцах кусок бумаги, тисненный золотом. Гербовый орел на лицевой стороне, схема проезда на обратной. В пористый прямоугольник впитались отпечатки черных пальцев Алексея. Он сунул бумажку в задний карман брюк. Спросил, глядя за плечо бывшего однокурсника:
– Как там наши?
– Да никак особо. Секретарь сдулся, Никодимыч прет, Анастасия тебе привет передавала.
– Прямо так уж и мне?
– Да, так и сказала: «Встретишь наших – передай привет».
– Понятно… – протянул Алексей.
– Хорошо, – одобрил Баграт.
Помолчали. Алексей затирал носком ботинка в землю головку одуванчика. Баграт смотрел на экран телефона.
– Сколько жрет твоя железная лошадь? – Алексей указал рукой на джип.
– Какая разница?
– Хочу узнать, сколько денег ты потратил на топливо зазря.
– Ради друга я готов на все! – воскликнул Баграт.
– Мы знакомы сто лет, и я не верю в твои сантименты. Был рад тебя видеть, но как раз сейчас мне некуда девать миллиард.
– Мне кажется, физический труд плохо влияет на твои умственные способности.
– Возможно, – согласился Алексей, – но патология необратима. У меня есть все, что мне нужно.
– Вот в этой дыре?
– Ты еще в доме не был.
– Закрой глаза и попробуй ощутить себя на миллиард счастливее.
– Ощущаю сплошной головняк и обострение атипичного геморроя.
– Мой телефон указан на визитке. – Баграт пробрался к своей машине, ступая с прежней брезгливостью, хлопнул дверью, развернулся, чиркнув бампером о забор, и пропал в конце улицы – свернул у церковной ограды.
Алексей вышел за калитку, штыком лопаты крест-накрест проткнул глубокий отпечаток протектора, залюбовался нежным майским днем. Весна стояла чудесная, сострадательная, с духом прелого чернозема над перепаханными огородами и клейкой порослью на липовых ветвях.
Дом под Волоколамском Бальшакову достался от деда. Тому – от прадеда. Пока не покинула деревню жизнь, в каждом пятом срубе жила семья родственников, столь далеких и не похожих, что проще было считать их однофамильцами. В начале пятидесятых уехал в Москву и дед Алексея – учиться на машиниста метро. В Москве же защищал свою диссертацию отец Алексея – Павел. Бальшаков-младший родился уже городским, и отчая деревня вкрапливалась в детские воспоминания лишь жесткими ладонями деда и свободой ночных костров, немыслимой для десятилетних городских пацанов.
После поступления в институт в деревню Алексей почти не наведывался – он сдал вступительные экзамены в год Указа, тогда свободы хватало и в городе. Хотя указов тогда было много, но Указом с большой буквы их поколение привыкло считать майский – антиалкогольный.
Время было непонятное. Пригрозили перестройкой. Говорить разрешили все. У винно-водочных магазинов сколачивались первые бригады предпринимателей, которые держали очередь, спекулировали водкой и до полусмерти избивали недовольных перед толпой испуганных людей, слепо высматривающих затылок впереди стоящего.
