Предпринимательство в галстуках – при райкомах комсомола – разрешили в Союзе позже, когда бригады у ликеро-водочных отделов уже набрали свою нахрапистую силу. Возможно, поменяй изобретатель гласности указы местами, то забродил бы в стране иной капитализм. Но история не знает сослагательных наклонений.
Неожиданно разрешили быть богатыми. У Алексея завелись деньги. Сеть торговых павильонов росла быстро, и через два года выручку собирал бронированный автомобиль. Кевларовые инкассаторы, подозрительно поводя по сторонам рыльцами коротких автоматов, затаривали нутро броневичка опечатанными денежными мешками. Проворные пальцы банковских служащих оттирали купюры от кислого запаха торговых палаток и складывали на счет Бальшакова семизначными цифрами. Дурные деньги без сожаления прожигались на дорогую выпивку, недорогих женщин и на подражание жизни из глянцевых журналов. Остаток средств тратился то на жилье в Испании, то на квартиры в новостройке.
В начале нулевых выяснилось, что быть богатыми разрешили не всем. За удовольствие иметь свой бизнес приходилось уже доплачивать. Алексею повезло выйти из дела без особых неприятностей. Попытался найти хорошее местечко, но оказалось, что «директор» – это не профессия.
Заграничные хоромы пришлось продать почти задарма после получения счета от управляющей компании. Российские девелоперы пропали еще на нулевом цикле строительства. А домик в деревне вот остался – классическая изба-пятистенок.
Пока водились деньги, успел довести деревенское жилье до ума, обеспечив собственной водой и удобствами не во дворе. Стены стояли на века, а печь совсем развалилась. Новую класть не стал. Купил входящий тогда в моду пиролизный камин – с большой стеклянной дверцей и вместительным поддоном для пепла. Застелил пол перед камином пестрым ковром. Вынес кухню на теплую террасу.
Жил без телевизора и газет. Латал дворовые постройки по мелочам. Мир сузился до размеров участка, и, засыпая, он придумывал, как завтра половчее починить двери сарая. Иногда по старой памяти брал в руки карандаш и, шаркая рейсшиной по ватману, придумывал остроумные бесполезности.
Так и провел свое первое безработное лето. А затем осень.
Городскую квартиру сдал. Денег тогда еще могло хватить и на другую жизнь – на теплых морях или даже за океаном. Друзья, толкаясь, покидали страну, а вот ему не хватило разбега. Долго думал, приценивался, даже отправил пару анкет, а потом уехал под Волоколамск да там и осел.
Местных жителей в деревне осталось человек пять, еще десяток домов был скуплен про запас городскими. Начиная с ноября про существование жизни вокруг можно было узнать лишь по серому дыму над щербатыми трубами да по следам соседа Василия.
Василий остался единственным в округе дееспособным аборигеном, и основным его занятием было ходить. Как догадался Алексей, ходил сосед чаще не из надобности, а из презрения к правам накупивших дома чужаков. Свой ежедневный маршрут сосед выбирал без оглядки на заборы и кадастровые планы. Шел напролом, протаптывал тропу через чужие участки, перемахивал жерди старых ограждений. Вреда не чинил, к посадкам относился деликатно. В друзья не набивался, проходил, словно слепое привидение, сквозь кучку суетящихся у мангала дачников.
Сначала Алексей пугался мосластой фигуры в пиджаке, надетом на майку-алкоголичку. Потом привык и даже окликнул как-то ходока, когда стало совсем уж тоскливо курить одному в беззвездной ноябрьской ночи.
