Алексей отвык от суеты города, но позволял Ольге себя выгуливать. Москва Ольги была другой – без центурий пешеходов, без кислотности неона и без имперского величия центральных проспектов. Ольга умела нащупать тайную дверь в прошлое, обнявшись, они ныряли в узкую щель между домами и вываливались в кривой переулок, с арками подворотен, с обведенными лепниной окнами и не крикливой чинностью опрятных храмов.
– Ничего тебя не возбуждает? – остановилась Ольга у витрины.
– У меня даже голые манекены зимой вызывают скорее жалость. А что должно возбуждать меня в музыкальном магазине?
– Не узнаешь?
– Нет.
– Черный треугольник от великого толкователя кубизма. Твоя великая эротическая фантазия в первый день нашего первого года. Ты объявил тот треугольник моим лоном и приделал к нему всю меня на заднем плане.
– Где треугольник?
– Вот прямо на витрине.
– Но это метроном.
– Именно он. Прибор, отсчитывающий время.
– Время отсчитывают часы.
– Часы врут, потому что время у них всегда одинаковое. Ритм задается метрономом. Поэтому он принят моим художником за центр кубических миров.
– Не понимаю.
– Кубизм – это не хаос, это ритм. В любом искусстве важен ритм, но в кубизме особенно. Полотно Шишкина может продержаться на целостности пейзажа, оно склеено воедино визуальным опытом зрителя. А абстрактное произведение без ритма просто рассыплется.
– Можно я три раза подпрыгну и крикну «Иа-иа»?
– Зачем?
– Чтобы все видели, каким идиотом я себя ощущаю.
– Лучше продолжай кивать, так гораздо заметнее. Видишь нарост, что ты принимал за раздутое мужское эго?
Алексей интенсивно закивал.
– Это всего лишь грузик, который определяет ритм, – продолжила Ольга. – Мой художник тогда много размышлял о связи между временем и пространством. Когда грузик опущен – ты, кстати, трактовал это как выражение мужской несостоятельности, – то ритм очень высокий. Картины с высоким ритмом расколоты на мелкие фрагменты. Это как большой город: бешеный ритм, загнанные объемы, время измельчено до гранул.
– Да я замечал это в своем еженедельнике.
– А медленный ритм задает большие пространства.
– Или большие пространства задают медленный ритм?
– Не умничай, это одно и то же.
– Можно еще один вопрос?
– Попробуй.
– Ты всегда влюбляешься в идиотов?
– По статистике, женщины предпочитают именно эту категорию.
– То есть в первый день нашего года ты просто смеялась над моей глупостью?
– Нет, я восхищалась. Ты совершал подвиг в мою честь – не испугался показаться смешным.
– А чем еще я поразил тебя? Хотя я помню. Тебе понравилась моя шутка про номер телефона. Помнишь, ты сказала «поразительно» и вернулась в машину?
– Я сказала «поразительно», потому что именно с этой банальности начал знакомство мой бывший. Я тогда и подумала, что какая, собственно, разница.
Ресторанчики в Москве были у Ольги свои, уютные, камерные. С глиняной посудой и свечками на столах. В этот день решили выбрать что-то особенное. Гуляли на Ольгину зарплату, и Алексей, который в бытность свою Павловичем платил за всю компанию, ощущал себя неуютно. Небрежно полистав меню, ткнул во что-то самое дешевое.
– Милый, мы безумно богаты.
– Ты ограбила банк?
– Круче: застукала шефа на горячем.
– Дай угадаю.
– Даже не хочу слушать перед едой.
– Он и секретарша?
– Хуже.
– Он без секретарши?
– Фу!
– У меня не осталось ни одной приличной версии.
– Он и танчики! Ты представляешь, этот урод лишил недавно премии целый отдел, когда в обед поймал за игрой пару стажеров. А сам режется с утра.
