– Ты же говорил, мне по закону положено?
– Положено. Но хитро положено. Как кошелек на веревочке: ты нагибаешься, а он убегает. То, что лежит, еще надо уметь взять.
– И как теперь?
– В установленном законом порядке. Российский суд встанет на стражу.
– Ты уверен, что имеет смысл?
– Хорош ныть. Подписывай здесь и здесь.
– Что это?
– Обычные формальности.
– Сначала объясни.
– Алексей, если ты работаешь со мной, то попробуй помогать, а не тормозить на каждом углу. Я не в состоянии разъяснить тебе за пять минут нюансы Гражданского процессуального кодекса. Если интересуешься – сам прочитай. Не забудь проштудировать тома изменений и дополнений. Лет через пять, когда управишься, встретимся опять, и я с удовольствием объясню тебе смысл бумаг, что лежат перед тобой.
– Суды требуют дополнительных вложений? – переспросил Алексей.
– Суды требуют колоссальных вложений. Чтобы весы Фемиды склонились в правильную сторону, на них надо что-нибудь бросить.
– Взятка?
– Ни в коем случае. Лишь тонкая калибровка инструмента.
– Большие деньги?
– Не твоя забота. Деньги будут, я договорился с людьми.
– А отдавать чем?
– Метрами и литрами. Люди согласны подождать с возвратом, до момента торжества правосудия.
– И сколько метров?
– В зависимости от того, как пойдут суды. Если решим все в первой инстанции – то совсем немного.
– А если нет?
– Тогда придется отдать поболее.
– Мои законные метры?
– Ты уже начал жадничать – это хорошая примета. Но согласись – лучше отдать половину, чем не получить ничего.
– Согласен. А что с литрами?
– Я люблю односолодовое виски. Для друга не пожалеешь?
– Для друга – нет.
– Тогда подписывай.
Алексей подписал. В задумчивости отправил золотую ручку в свою борсетку, но Баграт попросил инструмент вернуть. Пообещал после завершения дела купить Алексею сотню таких. А эта ручка Баграту пока нужна – она счастливая. Еще Баграт напомнил, что о деле не должен знать никто. Так что не следует трепаться. Трепаться Алексей не собирался – боялся гнева Чистякова. Три раза напомнил Баграту, что Чистяков ничего знать не должен. «Само собой», – отвечал Баграт. Но Никодимыч все равно про доверенность проведал.
Чистякова одевала супруга. Хорошо, но без изысков. Ее практичная деревенская логика не позволяла покупать вещи втридорога лишь за то, что на них висели модные ярлыки. Она доводила до инфаркта консультантов бутиков, пробуя материал на прочность, проверяя, не тянутся ли швы, задавая вопросы, уместные в деревенском универсаме. Все выяснив, Никодимовна не ленилась идти в другой магазин и в третий. Покупала вещи крепкие, ноские, недорогие. Обнаружив протертые локти на пиджаке, вздыхала огорченно, но не из жадности, а больше для порядка.
В своих простеньких нарядах Чистяков смотрелся в дорогих корпоративных офисах белой вороной, но к нему быстро привыкали. Привыкли даже к тому, что в новенькой ведомственной столовой Никодимыч разворачивал судочки с домашними щами, пахнущими печным дымком, или аппетитно наворачивал разжаренные супругой котлетки. Котлетки исходили соком и ароматом чесночка. Сослуживцы сглатывали слюну и демонстративно отворачивались в сторону. Домашняя еда приносилась не из экономии, а потому, что Никодимовна помыслить не могла, чтобы ее супруг питался безликими произведениями общепита. В ее картине мира общественное питание стояло где-то рядом с публичными женщинами. Муж, изменяющий стряпне жены в общественных столовых, был обречен на измены все более тяжкие.
