Так, все, ещё не хватает глаза тереть, чтобы избавиться от непрошенной влаги! Но я действительно растрогался. Так устал за это время от официальных разговоров с Советом, от обсуждения условий, от завуалированного любопытства и презрения некоторых сородичей.
Я сделал то, что сделал, ради своей жизни, и ради жизни друга и его родителей, раз уж моих нет в живых. Ради тех подданных, которые живут простой, мирной и спокойной жизнью в лесу или на его границе - для того, чтобы они продолжали там жить, не опасаясь нападения.
Я распрощался с Ари, и, неожиданно, передумал сейчас разговаривать с женой. Быстро вернулся в покои, переоделся в походную одежду, и направился к конюшням.
- Если меня будут искать, передайте, что объезжаю границы леса и навещаю подданных, - сказал охране, выезжая.
Трудно отвыкнуть от прежней жизни, поэтому, пока есть возможность, пока сторонники официальных церемоний снова не стали роптать: «Вы не должны сами ездить к этим беднякам!», и, пока о приближении врагов ещё не докладывали, поеду, может быть, в последний раз.
***
Я поехал не просто так, наугад; хотелось навестить знакомую семью, эльфийку с двумя детишками, живущую на опушке леса. Они не знали, кто я такой, а я, естественно, не рассказывал. Не хотелось, чтобы каждое слово в разговоре они взвешивали с учетом того, что разговаривают с королем, не хотелось страха или лести.
Мать семьи, Элая, подобрала меня однажды после неудачной охоты, когда я переоценил свои силы, и матерый кабан-секач хорошо меня порвал. В тот раз она довела меня, истекающего кровью и полуобморочного, до своего дома, промыла раны, обработала мазью – должно быть, такие мази от порезов и ушибов есть у каждой матери маленьких сорванцов.
Ее детишки – явные полукровки, скорее всего, наполовину орки. Она ничего не говорила на эту тему, а сам я побоялся спрашивать – куда делся отец, и был ли у них брак по любви, или случилось насилие. Но, даже если когда-то случилось плохое, детишки – близнецы, мальчик и девочка, были матерью безумно любимы. Я тоже отдыхал душой в этом необычном доме, мечтая о семье… и понимая, что у меня все будет по-другому.
Элая не принимала подарков или какой-то оплаты деньгами. Я попробовал заплатить ей за лечение, приехав в следующий раз, но она наотрез отказалась, смертельно обиделась, и чуть не выгнала меня. Поэтому теперь я приносил еду: какую-нибудь дичь, про которую говорил, что подстрелил по дороге, и прошу ее приготовить, потому что у женщины явно получится лучше, чем у меня. Принес как-то большой горшок лучшего масла, которого смог достать, сказав, что мне заплатили продуктами, а так много мне не нужно. Для нее я был свободным охотником, но никак не королем. Думаю, Элая очень редко выбиралась в большой город, и, возможно, не узнала бы в лицо даже моих родителей, когда они были живы.
Вот и сейчас я принес с собой мешочек самой лучшей и дорогой муки, сладости и засахаренные орешки. От лакомств для детей моя знакомая не сможет отказаться. И при каждом визите я осматривался: не голодают ли мои друзья? В таком случае я бы раскрыл свой титул, и королевской волей заставил взять деньги, необходимые для проживания.
Но в этот раз, как и в прошлый, все было в порядке: дети заметно выросло, худыми не выглядели, веселились. Их мать обрадовалась моему визиту, сразу выставила на стол что-то тушёное в горшочке, издающее упоительный аромат мяса и приправ. Кариса, девчонка-сорванец, и ее брат Русель прибежали с горящими глазами, повисли на мне с радостным визгом, схватили по леденцу, и убежали.
