Я нахмурилась и опустила голову, раздираемая противоречивыми эмоциями, с одной стороны, если ко мне выйдет такой офигенный, здоровенный, лохматый волк, все в осадок выпадут, и потом всю жизнь будут говорить, что я долго не могла провести Призыв, но они-то знали, что это просто моё время ещё не пришло, а когда придёт, то я получу самого лучшего фамильяра, они предвидели, они всегда в меня верили. А с другой стороны – это обман, и если он вскроется, меня ждёт такое общественное порицание, что то, что есть сейчас, ерундой покажется. Но мой офигенный куратор смотрел на меня своими волчьими глазами, и я уже видела, как ухожу с площади, положив руку на загривок красавчика-волка, моё голубое платье будет отлично смотреться рядом с его серо-чёрной шерстью, все будут в шоке, и никто больше не будет меня дразнить...
Со стороны сцены раздался медоточивый голос Асани, одной из моих псевдоподруг, которые со мной как бы дружили, хотя я знала, что на самом деле они хотели подмазаться к папе, я когда-то подслушала их разговор случайно, и всё поняла. После этого я стала гулять с ними реже, а они прекрасно гуляли без меня, только меня и обсуждая – это я тоже подслушала. И лицо у меня в пятнах, и волосы у меня торчат, и ростом я мелкая, и призвать никого не могу, и магия у меня не получается, дал же Великий Создатель такую силищу такой бестолковой мне, какая печаль.
Асани была старше предыдущих выступающих, она должна была призывать фамильяра ещё давно, но у неё каждый раз не получалось – то уезжала, то заболела. Она меня раздражала просто ужасно, потому что постоянно выделывалась и изображала из себя святого ангела, даже голос специально делала тихим и певучим, и улыбалась как ребёнок, специально, я видела, как она эту улыбку перед зеркалом репетирует. Перед взрослыми она постоянно разыгрывала спектакль одного актёра, прикидываясь милой, доброй и туповатой, а перед ровесниками выставляла себя пипец какой умной, как будто знает всё на свете, но если вывести её на дискуссию, то оказывалось, что все знания у неё поверхностные и доказать она ничего не может, ещё и присочинить любит, но она это до упора отрицала, а когда заканчивались аргументы, делала загадочный вид, как будто спорить по таким мелочам ниже её достоинства. Ещё она рисовала, посредственно, но много, и писала стихи, и не уставала всем об этом сообщать, как будто это суперважная информация, на любом мероприятии она выступала со своими стихами. Дочери заместителя главы Грани никто не отказывал в двух минутах сцены, так что она влезала на любой праздник, от выставки гигантских тыкв до научной конференции.
Со стороны сцены донёсся сюсюкающий детский голос Асани:
– Можно, я прочитаю стих? Я написала специально для этого дня, это для меня очень важно, – и придыхание, как будто она помрёт прямо там, если ей отказать. И голос папы:
– Конечно, Асани, прошу.
Пошуршала бумага, и она стала читать:
В этот очень важный день
Мне писать стихи не лень,
Потому что очень важно
Мне призвать тебя отважно.
Фамильяр мой дорогой,
Приходи ко мне любой
Я же очень жду тебя
Это важно для меня.
– Спасибо большое, – прошептала Асани, площадь вяло зааплодировала – почти все эльфы писали стихи, и умели отличать хорошие стихи от плохих, но не оказать уважения дочери Асаниного папы было неудобно.
Я посмотрела на своего куратора, который с недоумевающим видом тёр затылок, потом посмотрел на меня и сделал глаза как у той совы, которая угу. Я захихикала, закрывая рот ладонью, развела руками:
