Она натянула чулки, застегнула подвязки.
– Теперь туфли, и готово.
На голубом бобрике двумя шелковыми, еще теплыми комочками лежали чулки, как только что застреленные маленькие птицы.
– Хоть вы и квакер, Кром, а губы я все-таки накрашу. Ведь здесь Париж.
Одэт суетилась около зеркала.
– Я уже выпила. Видите, у меня блестит нос, и никак его не запудрить. Как же я буду еще обедать?
Николай допил бутылку.
– Ну, теперь можно и ехать.
Кромуэль смотрел на все кругом: на бегающую по комнате Лизу, на ее брата, на Одэт, на Андрея – с каким-то странным чувством смущения, радости и беспокойства. Как будто он уже не имел права сидеть здесь, как будто уже не смел слушать Лизин смех. И оттого что он здесь, наверно, в последний раз и завтра его не позовут сюда, эта комната и эти люди казались ему необычайными и прелестными. Он смотрел на Лизу, и сердце его тоскливо холодело. Он смотрел на нее не так, будто он сидел тут рядом с ней, а так, будто он уже давно ушел от нее, умер и уже не он сам смотрит, а его душа, улетевшая из его тела, смотрит с неба сквозь потолок, смотрит с отчаянием и страстью, стараясь все увидеть, все запомнить. Только одну минуту. А там – вечность. И уже никогда не увидишь Изольду.
Лиза надела Наташину шляпу и шубку с большим горностаевым воротником:
– Я готова.
Она открыла дверь и выбежала. Кромуэль догнал ее на круглой лестнице. Она стояла у полутемного окна.
– Что же они так долго? – шепотом спросила она.
Он не удивился ее тихому голосу.
– Изольда, я вас люблю, – сказал он так же тихо.
Она вздохнула. Лицо ее стало грустным.
– Ах, зачем это? Не надо больше. – И покачала головой.
Одэт и Андрей шумно спускались с лестницы.
– Что ты, Лиза? То час возишься, а то не можешь минуту подождать.
Они вышли в сад.
– А где же ваш автомобиль? – удивилась Лиза.
Кромуэль покраснел:
– Он в гараже. Мотор испортился.
Лиза поморщилась:
– Как досадно. Терпеть не могу такси. Его скоро починят?
– Да, завтра. Непременно.
…На белой скатерти ваза с гвоздиками и рядом стакан с длинными соломинками. Какой веселый и таинственный свет. Откуда он идет? Из-под зеркал, из-за края потолка и еще откуда-то, неизвестно откуда.
– Жарко. – Лиза сдвигает шляпу на затылок, и от этого у нее сразу совсем детское лицо, как у девочки, набегавшейся в саду. – Весело. – Она улыбается.
Одэт пьет шампанское маленькими глотками, запрокинув коротко остриженную голову.
– Да, весело.
Лиза ставит локти на стол.
– Нам очень весело всем вместе. И очень хорошо. Вот кругом все эти люди. Им, наверное, не так весело. Ну, выпьем за нас.
Она чокается с Одэт. Андрей протягивает стакан Кромуэлю, стараясь улыбнуться.
Одэт показывает на него вилкой.
– Ревность, – говорит она по-русски.
Лиза толкает ее:
– Молчи.
Николай что-то подробно рассказывает, но никто не слушает.
Лиза чувствует себя счастливой. Она полузакрывает глаза. Все приятно – и этот таинственный свет, и эта резкая музыка. Лиза прислушивается. Вот он какой, этот джаз. Веселый, шумный, трещащий – кажется, сейчас лопнет от радости. А где-то там, внизу, горечь, а где-то там печаль. И она слышна. Она пробивается. Вот он какой. Но так и надо. И от этого еще веселее. Голова легко кружилась, и от этого все особенно ясно и понятно. Как будто все чувства, и зрение и слух, вдруг обострились. Она слышит то, что за три столика дама в белом платье говорит своему спутнику:
– Это невозможно. Мы не можем расстаться.
