Когда я больше всего злюсь, я деревенею. С каменным лицом и сжатыми кулаками я смотрела, как она покидает мои покои, порог которых ей больше не суждено было переступить.
Так что когда Симье прошептал мне, что его дорогой принц, которого во Франции ласково называли Месье, инкогнито приехал в Англию и ждет встречи со мной в тайном месте, это стало бальзамом на мое уязвленное самолюбие. Никто и никогда прежде не ухаживал за мной лично. Лестер одурачил меня, но был другой – принц, – который пересек Ла-Манш, чтобы просить моей руки.
Я внимательно вгляделась в его миниатюрный портрет в овальной рамке. На нем был изображен некто с достаточно приятным лицом, темными пытливыми глазами, пушистыми усиками и безвольным острым подбородком. Мне очень хотелось бы сказать, что это портрет мужчины, но на нем был мальчик. Разумеется, он был написан некоторое время назад. На нем не было оспин, о которых кто только не говорил, и рост по нему определить тоже было нельзя. Утверждали также, что у принца широкий мясистый нос, но я ничего такого не увидела. Впрочем, портреты изображают нас такими, какими мы хотим выглядеть, в противном случае мы не платим художнику.
Он ждал в летнем павильоне на отшибе от главных дворцовых сооружений, где я поселила французское посольство. Я пошутила, что он, должно быть, и впрямь лягушонок, если переплыл через Ла-Манш ради встречи со мной. Интересно, как Франциск воспримет эту шутку? Это будет мое первое для него испытание.
Я была готова ко встрече. Мне так хотелось, чтобы он мне понравился. Хотелось всерьез рассматривать его в качестве претендента на мою руку, мне это было совершенно необходимо. Впервые на горизонте больше не маячил Дадли, не застил вид. Стал ли мой взгляд благодаря этому яснее, или моя картина мира была искажена?
Я вошла в павильон.
– О! – послышалось восклицание с французским акцентом, и кто-то, опустившись на колени и сжав мои руки, принялся целовать их с бормотанием: – Какое счастье держать наконец эти руки в моих руках. Для меня довольно просто касаться их, но они прекрасны, как слоновая кость, тонкие и изящные, точно руки Святой Девы на небесах. Вы – наша Святая Дева на земле.
Списать его слова на неуклюжую лесть я не могла, поскольку руки были моим предметом гордости. Они и впрямь были цвета слоновой кости, с длинными гладкими пальцами. Я при малейшей возможности демонстрировала их, особенно на фоне темных платьев.
Гость медленно поднялся и распрямился в полный рост, который оказался не слишком впечатляющим. Перед моими глазами, успевшими уже слегка привыкнуть к полумраку павильона, оказалась копна густых темных волос. Его макушка доходила мне только до переносицы.
Какой же он был крошечный! В глубине души всколыхнулось разочарование. Все остальные слухи, очевидно, тоже были верны. Он вскинул голову, и я увидела его лицо. Нос у него и в самом деле оказался немаленький, непропорциональный по сравнению с прочими чертами лица. Бородка росла какими-то жиденькими клочками, подбородок был скошенным, а кожа действительно изрыта оспинами. Они были не настолько глубоки, как утверждали слухи, но бросались в глаза, и куцая бороденка никак их не скрывала. Он улыбнулся. Ну, хотя бы зубы у него были хорошие – белые, ровные и все до единого на месте.
– Ваше величество разочарованы, – произнес он. – Я по глазам вижу. Что ж, бедный Франциск привык к этому. Видите ли, изначально меня назвали Эркюль – что значит Геракл, – но после того, как я переболел оспой и вырос не слишком большим, я поменял его на Франциска. Я недостоин носить славное имя Геракла. К тому же теперь никто не ждет от меня, что я стану убивать львов, чистить омерзительные конюшни или сражаться с ядовитой гидрой – если, разумеется, не брать в расчет мою матушку!
