Марджори подъехала ко мне и остановилась рядом. Она тяжело дышала, а ее конь был весь в мыле.
– За вами не угнаться! – воскликнула она.
Следом подоспели наши конюхи, и мы устроили привал.
Повсюду вокруг расстилались поля. В полуденной тишине лишь перепархивали с борозды на борозду маленькие белые бабочки. Вдали в тени посаженных давным-давно деревьев угнездилась в ложбине деревушка. Я различила майское дерево, торчащее как перст на окраине. Старые обычаи, старые привычки. При мысли о том, с какой скоростью они исчезают, больно защемило сердце.
– Поехали, – скомандовала я Марджори и остальным моим спутникам. – Там майское дерево. Поехали посмотрим!
Май 1590 года
Дождь шел без перерыва третий день кряду. После засухи фермеры наверняка ему радовались, но мне не было дела до их забот. Да, мне, как и любому человеку, хотелось сочных груш и вишен, но без денег получить их к своему столу нечего было и рассчитывать, какой бы урожай фермеры ни собрали. Деньги. Деньги. Какой там стих из Притч любил цитировать мой отец? «Имущество богатого – крепкий город его». При всем своем почтении к Священному Писанию пуритане умели не забывать и о практической стороне жизни.
Фрэнсис показалась в дверях комнаты, увидела меня и тут же вышла. Я едва ее выносила, эту девчонку, пустившую на дно корабль нашего возможного благополучия. Я пыталась не выказывать своих чувств, но они, должно быть, все равно прорывались наружу. Это была не ее вина, и злиться мне следовало не на нее. Нет, не на нее, а на собственного сына!
Он весьма благоразумно не показывался мне на глаза. С тех пор как приполз сюда вместе с молодой женой, он всеми силами избегал оставаться со мной наедине. Уже целую неделю. Они пробыли здесь неделю, а потом зарядил этот треклятый дождь. Отвернувшись от двери, чтобы Фрэнсис не догадалась, что я ее заметила, я устремила взгляд на никнущие под дождем деревья и туманную даль полей. Дубовые листья уже успели утратить первозданную яркость и достигли половины своего летнего размера; струйки сбегали по резным краям и капали на землю.
Женитьба на Фрэнсис Уолсингем была грандиозной ошибкой со стороны Роберта. Елизавета пришла в ярость и отослала обоих от двора. Это ужасно походило на то, что случилось одиннадцать лет назад, когда я вышла замуж за Лестера. Я думала, что все это останется в прошлом, что Роберт будет кропотливо трудиться, чтобы вернуть наши с ним состояния. А вдруг Елизавета изгнала его навсегда? Да нет, не может такого быть. Если он и предал ее, женившись без ее дозволения, то в моих глазах это было двойным предательством. Ибо он должен был избавить нас от бедности.
Порыв ветра налетел на деревья, так что они закачались, а их ветви забарабанили в оконное стекло. И тут я увидела, что между деревьями, пряча голову от дождя, бежит Роберт. Через миг он ввалился в холл, промокший до нитки. Уверенный, что поблизости никого нет, он потопал ногами и стряхнул воду со шляпы.
– Ты сейчас забрызгаешь мне весь сундук! – рявкнула я.
Вздрогнув от неожиданности, он бросил шляпу на пол.
– И ковер тоже!
Он послушно нагнулся, чтобы поднять ее:
– Прошу прощения.
– Да уж, есть за что, – отозвалась я. – Когда переоденешься, поднимись ко мне.
Наконец-то он попался.
Теперь он стоял передо мной в самой теплой комнате в доме, а за окном по-прежнему лил дождь. Я некоторое время молчала, пытаясь смотреть на него глазами не матери, но чужого человека. Он словно заполонял собой всю комнату. Кроме того, он обладал несомненным обаянием, сила которого ощущалась через некоторое время, проведенное в его обществе. Он завоевывал сердца с первого взгляда, но и второй тоже не разочаровывал. О, до чего же щедро он одарен во всем, мой сын! Боги, должно быть, сейчас потешаются над нами.
