– Как вам будет угодно, мадам.
Он быстро поклонился и исчез.
После завершения пикника сэр Энтони с женой настояли на том, чтобы показать мне сад c променадом. У него был традиционный сад с клумбами, довольно замысловато устроенный, с несколькими фонтанами и огибающими их дорожками, усыпанными гравием; увитыми плющом беседками и цветником, где произрастали желтоцветы, розмарин, лаванда и, разумеется, алые и белые розы.
– Мои садовники пытаются вывести настоящую розу Тюдоров, – сказал он. – С алыми и розовыми лепестками. Пока что нам удалось добиться только того, что все лепестки получились в полосочку.
– Мы, Тюдоры, сами в полосочку, – подбодрила я его. – И думаю, самая полосатая из всех я, потому что стараюсь принимать во внимание все взгляды, какие могу, – за исключением изменнических. Но и мои воззрения на измену мягче, чем у большинства.
Я хотела было упомянуть о церкви и обряде, свидетельницей которого стала, но потом вспомнила слова, которые сама же выбрала в качестве девиза: «Video et taceo» – «Вижу, но храню молчание».
– В нашем поместье имеются обширные рыбные пруды, – сказал он, когда мы приблизились к одному из них.
Поперек было натянуто несколько сетей, и c одной стороны сидел удильщик. Когда мы подошли ближе, сэр Энтони затянул явно отрепетированную заранее речь о предательстве. Перечислив все его пагубные стороны, он завершил ее следующей сентенцией:
– Помыслы некоторых нечисты настолько, что они не могут жить в прозрачной воде. Как верблюды не станут пить, не замутив воды копытами, так и они не способны утолить жажду, не взбаламутив государства своими предательствами.
Чтобы я уж наверняка не пропустила последние слова, он почти прокричал их, что было крайне странно для мыслей вслух.
– Переизбыток ладана тоже способен замутить воздух, – предостерегла я сэра Энтони. – Берегитесь, дорогой друг. Verbum sapienti sat est[9].
Он наверняка понимал латынь.
От соленого ветра с Ла-Манша саднили губы. Я стояла на пристани в Портсмуте, проделав по суше неблизкий путь из Каудрея. На той стороне, в нескольких сотнях миль отсюда, лежал северный берег Франции. Король Генрих IV мог с легкостью преодолеть это расстояние, чтобы встретиться со мной. Я передала ему недвусмысленное – на мой взгляд – приглашение. Один правитель может только пригласить другого, но не приказать ему. Однако же в его интересах было принять мое приглашение. Я была уверена, что он его примет.
Не приходило никаких вестей о том, как обстоят дела у моей армии. Эссексу и его людям было дано распоряжение ждать в Дьепе и присоединиться к королю Генриху, когда тот будет отбивать у испанцев Руан. Дыхание Господне, если французскому королю дорога его корона, он должен мчаться сюда на всех парусах!
– Мадам, давайте воздадим должное гостеприимству мэра, – подал голос Роберт Сесил, стоявший рядом.
Я кивнула, и он глазами показал, что понял. Мы оба знали, что стоит на кону. Роберт был столь же проницателен, как и его отец, но более склонен проворачивать дела тайным или – пожалуй, точнее было бы сказать – келейным образом. Мы должны были делать вид, что прибыли сюда исключительно ради того, чтобы в очередной раз прослушать торжественные речи в честь годовщины разгрома армады и стать зрителями в инсценировке битвы, которая разыгралась совсем недалеко от Портсмута, при острове Уайт.
Мэр подготовил праздничное представление в честь того славного летнего дня, когда состоялась третья битва за время вторжения армады. Испанцы попытались высадиться на остров Уайт, чтобы обеспечить себе надежную базу всего в двух милях от берега.
