Мне вспомнилось, какие стихи он писал, посвящая их моим прелестям и его неземной любви ко мне, как называл меня своей Цинтией, своей богиней луны. Меня передернуло от отвращения.
– Он мой муж.
Двойное предательство!
– И с каких же пор?
– С прошлой осени.
Когда он клялся, что ни к кому не привязан.
– Что ж, – произнесла я, – вам следует оставить двор и посвятить себя заботам о ребенке, где бы он – или она – ни находился.
– Он, ваше величество. Его зовут Дамерей.
– Странное имя. Пожалуй, я передумала. Вы будете дожидаться возращения вашего своевольного мужа в Тауэре. Я прикажу, чтобы он немедленно возвращался. Он совершил тройное преступление: обманул доверие своей государыни, соблазнил вверенную его попечению девственницу и женился без высочайшего дозволения. К этому следовало бы добавить еще и ложь, когда его в открытую спросили о браке.
Самообладание покинуло Бесс, и она произнесла:
– Как вам будет угодно, ваше величество. Мы сочетались тайным браком не по злому умыслу, а единственно по необходимости. Всем прекрасно известно, что ваше величество относится к подобным просьбам крайне неодобрительно и не спешит даровать свое разрешение, а нам нельзя было терять времени.
– Какое благородство со стороны Рэли! – фыркнула я. – Так рвался сделать из вас честную женщину.
Она с поклоном вышла из покоев. Я обернулась и увидела, что онемевшие от неожиданности девушки по-прежнему стоят кругом.
– Хватит глазеть! Надеюсь, каждая из вас вынесет из этого важный урок!
– Какой урок мы должны вынести, ваше величество? – спросила Фрэнсис Вавасур.
Будь на ее месте кто угодно другой, я решила бы, что она насмехается, эта же задавала вопрос от чистого сердца.
– Их несколько, – отвечала я. – Первый и самый главный: не позволяйте записным сердцеедам задурить вам голову. А уж если, не приведи Господь, все-таки позволили, не вздумайте скрывать это от меня!
Рэли. Я сидела в своем кабинете, вглядываясь в его миниатюрный портрет, на котором так точно было схвачено его высокомерное обаяние. Эта его кипучая натура, которой всегда было тесно при дворе и которая всегда жаждала чего-то большего. Его бесконечно завораживали загадка и потенциал Нового Света, ибо Старый для него был слишком скучным и затхлым, слишком маленьким, чтобы удовлетворить ненасытную жажду приключений.
Его ненасытность… В том, что касалось желаний плоти, таковая ни для кого не была секретом. В разговоре с Бесс я не сказала ни слова неправды: он был известным обольстителем и гордился этим. При дворе широко разошлась история (которую пересказал мне мой непутевый крестник Харингтон) о том, как он прижал одну из придворных дам к дереву в лесу и, презрев все ее попытки возражать («Не надо, славный сэр Уолтер! Что вы делаете, славный сэр Уолтер?»), продолжил делать свое дело до тех пор, пока ее крики не переросли в «Славсер Солтер! Славсер Солтер!». История была забавная, и даже если она и не произошла на самом деле, то, как говорится, ее стоило бы выдумать. Истории бывают двух типов: одни точные, но не правдивые, другие правдивые, но не точные. «Славсер Солтер», скорее всего, относился ко вторым.
Я послала за Робертом Сесилом, зная, что его всегда можно застать дома. Увеселительные прогулки по реке на барке, послеполуденные игры на теннисной площадке, долгие загородные поездки верхом были не для него. Некий остроумец однажды описал его как человека, у которого «руки всегда полны бумаг, а голова – государственных дум», и меня это более чем устраивало.
