Коллингвуд тяжело взглянул на Рейнеке и спрятал взор в тени бровей.
– Вы не первый, кто хочет меня убить, Стюарт, – сладко произнес Рейнеке. – Надеюсь, что и не последний.
– Д-да… То-то-то есть, н-нет. Из-звините!
– А где наш… где Портер?
– Я здесь сэр! – послышался сзади вдохновленно-угодливый голос.
Джордж Портер как-то внезапно обнаружился в зале, хотя его не видели поблизости уже не меньше получаса.
– Вы подготовили какой-то доклад?
– Да-да. Вы окажете мне огромную честь. Если, конечно, вас и никого из присутствующих не затруднит мое…
– Ни в коем случае, – покачал головой Рейнеке.
– Диапроектор! – засуетился Портер. – Я привез его с собой. Не могли бы вы…
Один из лакеев, поклонившись, бросился исполнять указание.
Когда проектор был принесен и установлен (необходимости в слайдах не было: Портер транслировал свои мысли сквозь ментерецептивную пластину), на стене возникло изображение: загадочная, слегка отдающая шизофреническим бредом, панорамная картина, чем-то напоминающая по стилю Брейгеля Старшего.
– Дамы и господа, – обратился Портер к публике. – Эта картина была написана три века назад моим великим предком, Мирусом Старгейзером, (тогда еще понятия не имевшим, что его правнуки будут носить невзрачную и нарочито фальшивую фамилию «Портер»). Она исчезла задолго до моего рождения на свет, и если бы не спасительная технология воспроизведения фрагментов родовой памяти, то и вам никогда не довелось бы лицезреть этот потрясающий разум и сердце шедевр.
– Это аукцион по продаже живописи? – сонно поинтересовался Рейнеке.
– А-э… нет, – испуганно заморгал Портер.
– Тогда к сути… пожалуйста.
По лицу адвоката тенью пробежала чисто подростковая растерянность вперемешку с обидой. Но в следующий миг он овладел собой.
Вступление, посвященное религиозным гонениям на семью потомственных звездочетов, вынудившее их бежать из страны и сменить фамилию, пришлось скомкать до двух предложений.
– Держу ли я на них обиду? О нет! Во многом мы были виноваты сами! Маги… К слову, почему именно маги, когда существует множество других славных наименований нашей (да, да, не побоюсь этого слова!) расы? Слово «маг» пришло из древнего Ирана. В Европе нас называли друидами. На севере вайделотами. В Индии шраманами. Кто-то считает наши способности благословением, кто-то проклятием, источником громадной силы и причиной вечного страха и непонимания, искони окружающих нас, подобно едкому дыму. Мы могли бы властвовать над миром, однако нас слишком мало. В дохристианские, а точнее даже в доантичные времена именно мы были непререкаемыми хранителями основных знаний о мире. Мы играли ключевые роли в жизни древних государств, имели колоссальный авторитет и никогда ни от кого не скрывались. Наша мощь стала угасать по мере развития точных наук.
Рейнеке, не сказав ни слова, вновь пронзил Портера взглядом, дав понять, что суть по-прежнему слишком далеко.
Портер слегка покраснел, его воспоминания в луче диапроектора (зарисовки из жизни магов прошлых тысячелетий) начали тускнеть и подергиваться.
– В-впрочем, была и другая причина. Причина весьма болезненная для нашего самолюбия. Самый яркий пример того, что происходит, когда волшебник получает в свои руки абсолютную власть, можно найти в истории Персидского царства. В период, ставший отправной точкой краха авторитета магов и начала первых масштабных гонений на них. В 522 году до нашей эры мидийский маг Гаумата возглавил государственный переворот и на полгода стал полноправным властителем Персии. Преисполненный честолюбивых замыслов, он ввел ряд законов, мгновенно принесших ему народную любовь. И все же, его свержение и гибель не заставили себя ждать. Почему? Принято считать, что он ополчил против себя знать, лишив ее привилегий, и это действительно было так. Однако, что помешало ему заблаговременно раскрыть заговор, и почему никто из собратьев-магов не пришел ему на помощь?
