Ельник - страница 26

Поразмыслив над этим еще пару секунд, Марк покатил тележку в кузницу. Мужчины устроились на обед прямо там, и Дан подозвал мальчика, поставив перед ним миску с овощной похлебкой. Марк глянул на отчима, но тот ел теплый хлеб с супом и не обращал на него внимания. Значит, можно было поесть. Похлебка горячая, густая, сваренная на говяжьих костях. Она приятно обжигала рот и грела изнутри. У Марка отличный аппетит, несмотря на опухшее лицо и жар во всем теле, как будто дань, наложенная Яковом, давала ему некое исцеление.

К концу рабочего дня Марк перестал чувствовать боль в руках, но это означало лишь одно: к утру они заболят с новой силой. Возвращаясь домой, он ощутил непринужденную легкость. В кармане звенела пара честно заработанных монет, одну из которых он запрятал под лавку, как и договорился с Николь. Долг не тяготил его, напротив, Марк ощущал, что только так он может облегчить страдания Якова и хоть как-то искупить свою неизбывную вину.

Он не успел войти в дом, как оттуда вышла мама. Ее коса была расплетена, и мягкие каштановые кудри рассыпались по плечам и спине. В руках она держала корзину с грязной одеждой.

– Воробушек! – она широко улыбнулась и тронула сына за плечо. – Я как раз хотела тебя найти. Тихой остался в кузнице?

– Да. Выпивает.

– Ну, славно. Идем со мной на речку.

Узкая лента реки круто извивалась среди обрывистых еловых берегов. Марк и его мама спустились с холма; женщина тут же сняла верхнее платье, оставшись в белой нижней одежде. Марк охотно стянул с себя рубашку, штаны и сапоги. Лето подходило к концу, и скоро вместо реки снова придется посещать общую баню. По течению ниже в высокой траве расположились коровы и небольшой табун лошадей. Некоторое время понаблюдав за ними, Марк ступил в прохладную быструю воду. Она хорошо остужала разгоряченное тело; синяки, кажется, прекращали болеть. Набрав полные легкие воздуха, Марк окунулся с головой, и все его тело затрепетало в замирающем восторге от нахлынувшей прохлады.

Закат раскрывался алой раной. Марк распластался на траве рядом с мамой, которая застирывала последнюю рубаху отчима. Редкие комары не беспокоили его нагое тело, потому что из-за постепенно разливающегося жара он не чувствовал их укусов.

– Работа в кузнице – честный труд, – рассуждала мама, камнем оттирая въевшееся пятно. – Я рада, что тебе там понравилось. Ганор и Дан – хорошие мужчины.

– Мне пока тяжело, – Марк вытянул перед собой руку. Его ладонь загорелая, похожая по цвету на закатное небо. – Я бы хотел научиться работать молотом.

По склону спускались дети, с ними бежала шумная веселая собака. Мама собрала чистое белье в корзину и надела на себя верхнее платье.

– Жизнь тяжелая и злая, – произнесла она задумчиво и, прищуриваясь от ярких лучей, посмотрела вокруг себя: на реку, на высокие хвойные деревья, на каменную стену, видневшеюся за ними. – Она не должна существовать, но она есть. Поэтому мы должны стараться сделать ее чуточку лучше для нас с тобой.

«Сделать жизнь чуточку лучше для нас с тобой». Марк несколько раз повторил эти слова в мыслях, а затем оделся и, забрав у мамы тяжелую корзину, побрел вслед за ней.

– Пойми меня, сестрица, – Лада нервно трясла ногой, сидя в глубоком кресле в комнате Мары. – Матушка на меня насела, просто мочи нет! Каждый вечер если не сама, то своего личного стража посылает проверять мою комнату. И уже плевать ей, моюсь ли я, переодеваюсь или сплю, а сплю-то я в неглиже! Заходит без стука, а если дверь запираю, ломится. Один раз уже выломали. А я тогда была с Милошем, а он, между прочим, дворянин. Красивый, как породистый песик. И в других комнатах меня находят, все крылья дворца обшаривают. Мама его так спугнула, что он боится ко мне приходить. Да и я сама не хочу опять на глаза маменьке попадаться в таком виде. Одолжи мне свою комнату, будь добра.