И вот тогда, тогда любая светская дама очень будет нуждается в дружбе с тетушкой Гертрудой.
Потому что семейная жизнь – это политика, а не бывает политики без шпионских игр со встречами под покровом ночи, и встречами на тайных квартирах, явками и паролями.
Потому что семейная жизнь – это все-таки жизнь, а так хочется именно жить, а не существовать.
И Тетушка никого не осуждала, как, впрочем, не осуждала и госпожа Гертруда.
По тому что Госпожа Гертруда заводила знакомства и с мужьями благородных дам, когда те приводили к ней своих любовниц по сходим причинам.
Тетушка была старой женщиной, прожившей жизнь, и она была ведьмой.
И это был дом ведьмы, в котором трясущимися по стольким причинам руками снимала сейчас с себя мокрую одежду дочь мясника Элли.
Пошевелив кочергой поленья в очаге печи и дав пламени на съедение новое поленце, Тетушка поставила на печь чайник.
По молчав и выждав пока, стуча зубами, всхлипывая и похрюкивая, Элли наконец закончит и пройдет в комнату, ведьма заговорила.
–Ну?
– Что? Полу всхлипнула, полу прохрюкала Элли, пятачок жалобно подрагивал.
– Ты точно уверена? Это первая беременность, потом может и не быть деток, из-за этого. Тетушка строго посмотрела в глаза девочки-женщины.
Повисла пауза полная почти материального напряжения.
– Да… ведь папенька…
– Да псу под хвост твоего папеньку! Бурдюк с навозом твой папенька! Послушай, девица, твоя жизнь это. Твоя! Понимаешь ты это?
И решать-то тебе. У тебя может не быть боле детей, до конца дней твоих.
И то дите что под сердцем носишь, знать ничего о папеньках, ни о твоем, ни о своем не знает.
– Но ведь папенька вииии! Девушка взвизгнула бы и без пяточка, когда глаза старой госпожи Гертруды вспыхнули как у совы.
– Богами заклинаю, девка! Не смей мне про папеньку заикаться! Это тебе не платье и не товар, что можно вернуть торговцу, коли папенька не велит. Голос ведьмы сделался железным.
–Отвечай мне! Ты сама чего хочешь? Ты и только ты.
Элли затряслась как листок. Губы ее беззвучно что-то говорили, потом она, закрыв лицо руками и опустив голову на колени, какое-то время вздрагивала, не издавая ни звука.
Тишину в домике можно было резать ножом.
Потом медленно выпрямляясь и шумно дыша ртом, девушка вытерла слезы обратной стороной ладони. Потом, нервно поправив прилипшие к раскрасневшемуся лицу волосы и вздрогнув прикоснувшись к мокрому пяточку, Элли долго и медленно с шумом выдохнула, не произвольно хрюкнув, положила руки параллельно друг другу на ноги сказала:
– Да. Голос этот был измученный, охрипший, но голос взрослого человека, который принял решение.
– Да, Тетушка Гертруда, я решила, я это сделаю. Сделаю то зачем, тут голос на мгновенье дрогнул, но решимость тут же вновь вернулась, то зачем к вам пришла.
На Госпожу Гертруду смотрели полные уставшей решимости глаза, загнанного животного.
Такие глаза видел каждый кто встречался взглядом с лисой, которая отгрызла свою лапу, чтоб сбежать из капкана.
– Я вижу, спокойно сказала Тетушка Гертруда.
Мне нужно все приготовить, она вытащила из кармана на переднике, в котором была, продолговатый цилиндр из темно-коричневого стекла, закрытый пробкой.
Откупорив и протянув бутылек женщине, ведьма сказала.
Выпей это, только медленно, старайся, чтоб не попало на язык, а то вырвет.
Если захочешь выплюнуть, не смей, готовится оно долго и второго у меня нет.
И жди я скоро, когда почувствуешь боль, зови меня.
