Вспомнилось о двух реках денег, которые нужно отрабатывать.
«Ведь это деньги народа!.. Это мои деньги!.. И кому-то это выгодно?!»
Была глубокая ночь. Скафандр долго шёл по полям и балкам. Одна из балок вывела к лесополосе из тополей и кустов, в которых укрылась военная техника. Костров не было, но тянуло дымком.
Людей тоже не было видно, и Кузя свободно шёл вдоль машин.
– Стий! Стреляти буду! – наконец прозвучало в тишине.
Скафандр остановился, а часовой вызвал подмогу.
Прошло немного времени, и прибежали трое военных.
– Хто такий?! – грубо прогундосил один.
– Що вин так вирядився? – пробухтел кто-то поодаль.
– Да гуляю я здесь! – ответил Кузя.
Видимо, вопрошающий ожидал чего-то другого, поскольку тотчас посыпались удары. Кузя намеренно упал и завёл руки за спину, но удары не прекращались.
– Так що вин гумовий чи що?! – возмутился один из пинающих.
Наконец пыл нападающих прошёл, и кто-то, склонившись, выразил фальшивое сочувствие: «Живий?»
Кузя не ответил.
Тот же грубый голос доложил по фону о задержании противника.
Попытались связать руки, но попытка не увенчалась успехом.
– Вин якись слизький, як салом помазаний! – прогутарил пытавшийся.
– Смирне! – прозвучала команда, а затем последовала похвальба: – Ось вин! Ми затримали!
– А що не звьязали?! – взыскал подошедший.
– Так вин слизький якись!
– А ну всипте!
Вновь последовали удары и пинки. Было видно, что при командире старались, как только могли.
У Кузи поначалу было желание поговорить, но, чем больше проявлялась агрессия, тем меньше оставалось желания. Происходившее напоминало то, через что уже довелось пройти, и когда терпение иссякло, а вместо него вспыхнула жажда мести, которая была когда-то, скафандр встал и единым махом располовинил всех, кто был вблизи. Часовой, стоявший дальше, направил автомат.
Кузя скомандовал: «Зеркало!» – и часовой, успев выдать короткую очередь, упал.
Выстрелы всполошили всю колонну. Из машин посыпались военные, завизжала сирена, включились прожекторы.
Скафандр шёл вдоль машин и проводил рукой вблизи двигателей. Ворковавшие тут же замолкали. Раздавались крики, команды, выстрелы, но Кузя не обращал внимания на суету, а спокойно выполнял задуманное. Те, кто пытался ударить, отлетал сам, кто стрелял – падал…
Когда колонна закончилась, скафандр не стал возвращаться, а пошёл дальше. Нашлись дураки, которые стреляли вслед, но иссякли.
Предвидя, что при следовании по дороге его настигнет погоня и снова будут стрелять, Кузя покинул дорогу и пошёл полем.
Поле, сначала ровное, поросшее бурьяном, перешло в развороченное давним обстрелом, где бурьян рос клочьями. Кузя ушёл на значительное расстояние, скрывшись в ночи, и остановился на отдых в ложбине, по пояс заросшей травой.
Светили звёзды. Кузя лежал и любовался ими.
«Нич яка мисячна…» – начал было Кузя, но остановился. Что-то мешало, что-то не давало покоя… Он долго лежал безмолвно, глядя на звёзды, и чувствовал укор, исходящий от них…
«Я опять убил! – понял Кузя. – Я опять поддался гневу!.. Сволочь!.. Они дураки, а я – сволочь! Чем я лучше тех, кто избивал меня?!..»
«Я буду петь эту песню, чтобы она напоминала мне, что не следует больше никого убивать!» – решил Кузя поутру.
«А если в меня будут стрелять?» – возник вопрос.
«Тогда сами виноваты!» – выдался вердикт сам по себе.
«Но ведь они дураки!»
