* * *
В связи с ванными снова вспомнился Чатфилд. Сейчас расскажу, что происходило со мной дальше.
Ничего. Теперь я справлюсь. Переживать все по новой я не собираюсь – просто изложу факты. Я вроде уже научился обращаться со всем, что пережил. Итак.
Сильнее всего напрягало, что интерес троицы к моей персоне не пропадал вообще. Хотя бы один день в неделю они отвлекались на спорт, на дела, на другие какие-нибудь выходки. Но нет, ничто не шло в сравнение с Энглби Т. (даже сейчас мысленно приставляю к фамилии этот инициал).
При встрече со мной Худ иной раз медлил, словно мысли его витали где-то далеко; но одного моего вида хватало, чтобы вернуть его на землю. Я изучил их расписание и старался не попадаться на глаза. На переменах не поднимался на свой этаж. Учебники держал на полках у лестницы, ведущей на другой этаж. Слонялся по территории, читал все подряд объявления; только когда голод становился нестерпимым, забегал, чтобы схватить со стола хлеб с маргарином, и снова на улицу.
Но за ужином я, конечно, был у них как на ладони. Потом, в полседьмого, проходила перекличка, после которой все шли к себе делать уроки – и с этого времени я становился легкой добычей.
Через какое-то время был получасовой перерыв – можешь выпить какао, съесть кусок хлеба с маргарином. Потом общая молитва. Обычно перед ней мистер Тэлбот зачитывал что-нибудь возвышенное из Альберта Швейцера или Клайва Льюиса. Иногда эту духоподъемную функцию брал на себя старшина корпуса, дохлоглазый Кейз.
Иной раз мы доделывали уроки и после отбоя, в строжайшей тайне. Однажды ночью я долго бился над задачкой, уже начало светать. И вдруг заходит Уингейт. Я в халате и пижаме, а он уже в дневной форме. Вдоль впалых щек висят каштановые космы, физиономия непроницаемая. В отличие от Бейнса с его бешеной злобой и вулканическими прыщами этот был равнодушный, как рыба в омуте. Острый кадык на миг нырнул под тугой воротник, когда Уингейт заговорил:
– Тебе пора принимать ванну, Туалет.
– Не пора. Вечерние ванны у меня по вторникам и пятницам.
– Слышал, что сказано?
Он придерживал дверь, чтобы не закрылась, я покорно поплелся за ним по коридору. Он повел меня вниз, к ванной комнате, это этажом ниже «Переходника». Там были две ванны, душ, на стене несколько раковин, на полу – несколько деревянных скамеек. И на скамейках этих сидели, разумеется, Бейнс и Худ. Но не только они. Кажется, там был Марлоу, Дуб Робинсон (признанный самым тупым в Чатфилде, где за подобный титул еще надо побороться), Лепра Каррен, Крыса Дункан и еще человека два.
– Заходи, – сказал Худ.
– Раздевайся, – сказал Уингейт.
Я покорно скинул халат и пижаму, залез в ванну, вода была холодной.
– С головой, – сказал Бейнс, запихивая под воду мою голову и не отпуская ее. Ручищи у него были огромные. И сильный, как взрослый дядька, сильнее моего отца. Наконец удалось вырваться.
Бейнс расхохотался. Когда били, я обычно почти не рыпался, а это скучно. Вот и разделся сегодня безропотно, они-то надеялись, что я откажусь или начну драться. А в этот раз сопротивлялся, потому что дать себя утопить человек физически не может.
Я начал вылезать из ванны, но Уингейт толкнул меня назад. Вода была не просто холодная, а ледяная.
– Вылезешь, когда я разрешу, – сказал Бейнс, изрыгая лавину ругательств, казалось, они исходят не из горла, а сочатся с гноем из угреватых щек.
