Энтропия. Рассказы - страница 3

– Ты одна живешь?

– Я бы не хотела это обсуждать.

– Просто ответь да или нет, пожалуйста… – Настаивал я.

– Нет… В том-то и дело. Ну, всё сложно… Я понимаю, это немного болезненно для тебя…

Немного?

– Это очень болезненно, – подтвердил я.

– Ну, ты прекратишь? – спросила она с надеждой.

– Хорошо. Ладно.

И так несколько раз. Что бы ещё я ей ответил? Что не отпущу? Что так и буду, словно нищий, умолять о любви?

Мы проговорили буквально минут пять, и Влада сбежала. Я тоже, ни с кем не разговаривая, быстро собрал вещи и ушёл домой. Я помню, что делал тогда всё просто на автомате. Я ни с кем даже не попрощался. Непроходимый ком встал у меня в горле. Так, что я даже не мог выдавить из себя ни слова.

Я не помню, как оказался дома. В пепельнице тлело двадцать три окурка. У меня слезились глаза, а горло нещадно саднило. Но, как ни странно, я оставался спокоен.

Забыть её. Забыть. Неужели это так трудно? Никого и никогда я так не любил, как её. Но что в ней было такого особенного? Я понимал, что мне надо взять себя в руки. Мать твою, мужчина я или нет? Чего я так раскис?

Да, я мог бы ругать себя сколько угодно, взывать к собственному разуму, но сердцу не прикажешь, как говорится. Пока эта боль не испита до дна, мне и нечего было надеяться обрести покой.

Вскоре после того памятного разговора Влада уволилась, но облегчения мне это не принесло. Нет, поначалу я даже обрадовался, представляя, что теперь не буду видеть её каждый день, и вероятно, смогу, наконец, забыть. Но вместе с тем мне было невыносимо больно от того, что теперь я её вряд ли когда-нибудь увижу. Она попрощалась со всеми, кроме меня. Она даже не взглянула на меня. Прошла мимо, болтая с кем-то по телефону. Осознавала ли она, какую боль мне причиняет? Либо считала, что раз я мужчина, так значит, не способен страдать из-за любви? Значит, для меня должно быть стыдно идти на поводу у своих чувств?

Прошло больше года. Но я по-прежнему не мог забыть эту девушку. Один мой друг откровенно смеялся надо мной, говоря, что мне нужно кого-нибудь себе найти.

Но я не мог ни на кого смотреть.

– Слушай, приворожила она тебя, что ли? – шутил он, находясь уже навеселе.

Мы сидели в душном прокуренном баре и заливали своё горе алкоголем: я – свою несчастливую любовь, а Валера – мой друг – измену жены, с которой он прожил семь лет.

– Ну что за глупости? – отмахнулся я. – Ты же знаешь, я в подобную чепуху не верю!

– Да чего только в жизни не бывает!

– Ты что, серьёзно, что ли? Даже если всё это колдовство существует, скажи, зачем, спрашивается, привораживать к себе мужика, который тебе нахрен не нужен!?

– Да кто их, баб этих, разберёт! – взревел Валерка, опрокидывая залпом рюмку коньяка.

А мне вдруг стало так грустно и паршиво на душе. Впрочем, грусть теперь преследовала меня везде, куда бы я ни шёл.

Я старался как можно больше работать, лишь бы не думать о прошлом. Лишь бы искоренить, как бесполезный сорняк, эту больную любовь из своего сердца. Я планировал день так, чтоб у меня не оставалось свободного времени, чтобы думать о Владиславе. Приходил в издательство раньше всех, а после работы шёл в качалку или бассейн. На выходных тоже старался не оставаться в одиночестве – приглашал друзей сходить куда-нибудь развеяться. У меня появилось много хобби: я увлекался восточными единоборствами, стрельбой из лука, игрой в шахматы, и много чем ещё, лишь бы заполнить гнетущую пустоту в своей душе. Но ничего не помогало. И, в конце концов, мне это надоело. Все эти хобби не приносили мне никакого облегчения, только съедали массу средств из бюджета, и я их забросил, целиком и полностью погрузился в работу. И это дало свои плоды. Ещё через год я уже занимал должность главного редактора. И по-прежнему оставался один. Вот так, в возрасте двадцати восьми лет, я махнул рукой на свою личную жизнь. А потом произошёл этот, с позволения сказать, «апокалипсис». Да, великая богиня любви Венера, видно, прогневалась на человечество, повернувшись к нему своей тёмной стороной. Что ж, а мне теперь было всё равно, раз крест на своей личной жизни я давно поставил.