Эпитет к человеку - страница 9



Бессмертие становится настолько близким, что только руку протянуть и крепко ухватишься за его цепкие пальцы, странные и неумолимые. Красное полотенце, словно нитка Судьбы, пуще прежнего подводит к этому особенно сложному выводу, с которым только легче помочь себе спуститься столь быстрым путем.

Больше никаких попыток оставаться непричастным, отделенным от любой возможности к существованию. Если жизнь – это бесконечный риск и попытки, то длительные решения над обрывом остаются самыми правильными и точными.

Вода со злостью бьется о камни, повсюду затянутые мхом. Это не свобода, а вековое заточение под толщей воды в ожидании медленной смерти. В этой схватке нет победителей и проигравших; есть только существа, играющие в героев и периодически вырывающиеся вперед с попеременным успехом.

Подниматься на ноги у обрыва – идея не из лучших, но так горизонт становится чуть ниже и слегка трогает самолюбие. Весь мир вдруг оказывается прямо под ногами, и хочется по нему прошагать, не огибая ничего. Люди, дороги, леса, города – все тут же, под подошвой тяжелых ботинок.

Море поет свою бесконечную шуршащую песню, завывая ветром высокие ноты. В пене цвет и сияние у самого берега; они слепят и уводят куда-то в глубинные мысли, отчего просто сдаешь его шарму и холодным чарующим вóлнам.

Солнце садится в самые пучины, исчезая за горизонтом и оставляя только лед ветра после горячего дня. Продувает насквозь, пробирает до самых костей, и никак не защититься. В угасающих лучах не согреться, и остается лишь окаменеть от страха за горестно замерзшее положение свое, пропитанное этим лаймовым запахом спирта.

Не весело. Не воодушевленно. Не влюбленно. Здесь холодно и страшно от величавого безразличия природы, где должны были однажды мысленно сойтись на одном тебе все мысли и чувства. Ощущение чистого предательства, от которого просто невозможно оправиться.

И безразличие пронизывает не хуже ветра, крепко впиваясь в душу, пронизанную – поклясться лишь можно! – только мною, закрытой на острове борьбой и искрометным страхом за судьбу своей серости и морали. Нет на свете ничего настолько трагически поэтичного, как потеря собственного «я» в огромном мире, где это сейчас значит так много.

Камни холодны и безжизненны, разбиты во временах и потеряны в чувствах. В них нет ничего, потому хочется раствориться в их величавой бесконечности, потеряться в просторах огромной пучины, слившись с той, что хочет уничтожить.

Закрыв глаза, вдруг слышишь шепот. Он заметен еле-еле, но, вслушавшись, понимаешь, насколько он громкий. Это настоящий громогласный крик, действительно сводящий с ума шумом и странностью. В нем есть все: от простого окрика на базаре до сводящего с ума возгласа, походившего на невинный голосовой-помощник молодых и рьяных героев семьи, где все же лишь слегка, но случилось давнему страннику без дружины пробиться в великое будущее.

Остается шаг. Всего один шаг, и бегства больше не станет. Не будет и безразличия, скупости и боли, что так свойственна этому жалкому тéльцу. Не останется ничего, кроме холодного спокойствия моря, у которого все идет по плану.

И камнем вниз….

Волчонок

Человек неприклонный

Что в голове у мальчишек? Мне уже и не понять. Но был я сам таким, как они, и, может, даже несноснее. Любой взрослый пытался воспитать из меня честного человека, но деревенская жизнь явно портила мое понятие честности. Вишня, что только зрела, была так притягательна, и я ел ее прямо в дерева. Такими были и яблоки, и груши, и сливы… Все было столь чудесно и манило к себе, что деревенские мальчишки были словно бы в тайном сговоре со мной.