– Здесь все так подробно. – Марион оторвалась от книги и посмотрела на Анну широко раскрытыми глазами. Ее щеки залились густым румянцем.
– Видела бы ты сейчас свое лицо. – Анна легонько толкнула подругу в плечо и нервно усмехнулась. От запретных тем по коже бежал холодок. – Читай вслух. Грешить – так вместе.
Марион медлила. Закрыв страницы руками, прошептала:
– Ты точно хочешь это услышать?
– Точно, – сорвалось с губ Анны прежде, чем она успела хорошенько все взвесить.
– Как пожелаешь, – пожала плечами Марион и вернулась к книге. – «Он страстно схватил Розамунд за трепещущую грудь. В нетерпении сжал сильными, властными пальцами ее мягкие, наливные, как спелые персики, розовые бугорки…»
Не сдержавшись, Анна тихонько прыснула, прикрывая рот ладонью:
– Это так нелепо!
– Да, почему-то, когда произносишь это вслух, звучит очень смешно, – согласилась Марион.
– Скорее читай дальше! Я срочно должна узнать продолжение!
– «Изголодавшийся Джонатан припал влажным языком к набухшим соскам Розамунд. Он глухо стонал, пока посасывал сначала один сосок, а затем второй. Метался меж ними, точно неукротимый степной жеребец».
– Пха-ха-ха! – Анна взорвалась новым приступом хохота и тут же спрятала лицо в ладонях.
– Вот, держи подушку. Смейся в нее, чтобы нас не услышали.
– Завидую твоей выдержке! – В уголках глаз Анны заблестели слезинки. – Неукротимый степной жеребец! Вот это сравнение!
– Не будь ребенком, – бросила Марион сквозь улыбку.
Она была всего на год старше Анны, однако на чувственные темы рассуждала куда смелее.
– Но почему он сосет ей грудь? Он же не младенец. Неужели мужчинам такое нравится?
– Конечно, нравится, – ответила Марион, словно это было очевидно. – Стройное женское тело соблазнительно и прекрасно. И если мужчина хочет женщину, он хочет ее всю.
– Вижу, ты много об этом думала. – Анна хитро всмотрелась в лицо подруги. Сегодняшний разговор выдался особенно откровенным и вместе с тем интригующим.
– Думала, Анна, – Марион сделалась серьезной. – А как не думать? Мне уже восемнадцать, а я все еще здесь торчу. Молодость уходит, и за душой ничего нет. Ни родных, ни отчего дома, ни приданого. Ни-че-го. Мне страшно за свое будущее. Не хочу состариться в этих унылых стенах. Больше всего на свете я мечтаю однажды услышать, что мне подобрали подходящего жениха. В своих грезах я вижу, как выхожу к нему… Он, высокий и статный, видит меня и сразу влюбляется. Целует мне руку, а потом ведет к карете, чтобы увезти отсюда навсегда. Я представляю себя в подвенечном платье, идущей с ним рука об руку по белому ковру собора. Представляю наши искренние клятвы и первый робкий поцелуй, а после то, как мы не можем оторваться друг от друга на протяжении целой ночи. Без тени смущения заявляю, что вполне готова познать все прелести супружеской жизни и хочу стать матерью по меньшей мере дважды.
– Ох, Марион, тебе бы самой книжки писать… Ладно-ладно, не смотри так. Постараюсь больше не хихикать, иначе так и не дочитаем эту бесстыдную сцену.
Едва Марион продолжила, шум внутри монастырского двора заставил девушек мгновенно утихнуть и прислушаться. В ночной тиши раздался долгий протяжный скрип.
– Кто-то вошел в главные ворота, – прошептала Марион. Ее тонкие темные брови тревожно изогнулись.
Никто никогда не прибывал в монастырь пресвятой Августы в столь поздний час. Равно как и не покидал его.
Вскочив, обе девушки подбежали к окну, и от этого движения заколыхалось пламя свечей. С высоты третьего этажа подруги могли видеть все, что происходит во дворе. А там – пятеро незнакомых мужчин, облаченных в строгие одежды, дожидались, пока шестой о чем-то договорится с матерью-настоятельницей. На их фоне женщина выглядела совсем коротышкой.
