– Как так вышло, что ты оказалась права? – спросил я.
– В чем права?
– Насчет Сиры.
Рухи усмехнулась. Похоже, одного упоминания Сиры было достаточно, чтобы вывести Рухи из равновесия.
– У меня было предчувствие. Нет, не предчувствие. Наитие.
– В чем разница?
– Наитие приходит откуда-то извне. Так мы, Апостолы Хисти, распознаём истину.
– И откуда же?
– Говорят, это ветер, дующий с берегов под сенью трона Лат. Он несет в себе озарение. А для особо подготовленных – даже божественное предвидение.
– Предвидение? Ты имеешь в виду… предчувствие того, что должно произойти?
– Да, Кева. Хотя я не утверждаю, что обладаю такой способностью. Скорее, когда Сира сидела перед нами, Апостолами, я почувствовала запах гнили внутри нее, стоило ей открыть рот. И поняла, что этот запах рожден грехом. И не просто человеческим грехом, а грехами самого Ахрийи.
Я считал, что презрение Рухи к Сире проистекает из чего-то более низкого. Бывает, что кто-то не нравится просто так, вроде того, как собака рычит на другую собаку. Но, похоже, я ошибался. Рухи обладала предчувствием, которое необходимо всем нам. И я мог бы им воспользоваться.
Ветер трепал ее покрывало. Мы двигались по небесному океану на север, и становилось все холоднее.
– А почему остальные Апостолы не почувствовали этого?
Рухи пожала плечами.
– Шоры.
– Правда? А у тебя, значит, их нет? Ты такая особенная, да, Рухи?
Она расхохоталась.
– Это ты у нас особенный.
– Я не особенный. Я про́клятый.
Она сложила руки на груди и схватилась за локти. Я уже видел у нее такой жест раньше. Возможно, это свидетельствовало о том, что ей неуютно.
– Ты же не серьезно, правда, Кева?
– Таким я себя ощущаю.
Я высказал еще одно сомнение, в котором не хотел признаваться даже Сади. Но расскажу этой стойкой женщине, потому что нужно кому-нибудь рассказать. Кому-нибудь сильнее меня.
– И кто, по-твоему, тебя проклял?
– Лат прокляла меня этими масками. Это вовсе не благословение, как принято считать.
– Это бремя, я понимаю. Но проклятие?
– Ты не была во чреве Лабиринта. Ты не видела Кровавой звезды, не слышала ее нечестивых песнопений у себя в голове. Только проклятие может поставить такое у тебя на пути.
– Это испытание, разве нет?
«Испытание». Сколько раз я пытался утешить Сади этим словом. Конечно, я лгал ей так же, как и себе. Мне следовало услышать это из чужих уст, чтобы полностью осознать.
Богиня умерла. Бога сокрушил еще более могущественный бог.
Я поежился и посмотрел наверх, в бескрайнее небо, затем вниз, на облака. Потом снова вверх, на слабые очертания звезд, потускневших в утреннем свете.
Какое непостижимое, всеобъемлющее зло скрывается за ними? Смотрит ли оно на меня в этот момент?
Оно смотрит, не так ли?
– Все хорошо, Кева? – подалась вперед Рухи.
Я потер щеку. Она оказалась мокрой от слез.
– Что такое? – спросила Рухи.
С чего вдруг я разревелся?
– Прости. Я просто… я просто кое-что понял.
Ну и жалкое же зрелище, должно быть, я собой представлял. Совсем не тот могущественный маг, которым притворялся.
– Просто не обращай внимания. – Я попытался вытереть слезы с лица, но только размазал их по бороде. – Что-то… накатило на меня, ненадолго.
– Ты можешь мне рассказать. – Она положила руку в перчатке мне на колено. Но ладонь оказалась холодная, и ее прикосновение совсем не утешало.
– Нет. Это моя му́ка, которую я должен вынести.
– Необязательно каждому выносить муки в одиночку.
