Я указал на ткань, закрывающую ее лицо.
– Ты же выносишь.
Рухи взялась за один конец покрывала и сняла его. У нее оказалось гораздо больше волос, чем я предполагал. Они были цвета пальмовой коры и очень густые. Ее золотистая кожа сияла, как песок Зелтурии. Только это было трудно разглядеть за кровавыми рунами. Странные рисунки Эше покрывали все в остальном приятное лицо.
– Тогда посмотри на меня.
– Все не так ужасно. Ты все равно… все равно красива под этими рунами.
– Все так говорят. А теперь расскажи, с чем ты не в силах справиться?
Я не мог озвучить свои страхи. Я не стану ввергать других в это отчаяние.
– Прости, но… я не могу. Не потому, что не доверяю тебе. Я просто… не хочу видеть твою боль.
Она слабо улыбнулась. Я впервые увидел ее улыбку.
– Ладно. Я понимаю.
Я уснул, как часто бывало во время путешествий в летающей лодке.
В нужное время Кинн разбудил меня криком:
– Подлетаем!
Великолепие раннего утра меня удивило. Солнце висело над горизонтом, заставляя мерцать изумрудный ковер внизу. Потом я вспомнил, что мы летели на запад, а значит, двигались вместе с солнцем.
Чтобы не поднимать шума, мы приземлились не в самой Костане, а в получасе ходьбы от нее. Не каждый день увидишь летающую лодку, в большом городе это привлекло бы нежелательное внимание.
От волнения Рухи, похоже, не сомкнула глаз. Ветер зачесал ее волосы назад. Когда мы приземлялись, я посоветовал ей покрепче держаться за борта. Кинн мягко опустил нас на лесной поляне.
Я много раз здесь бывал. В одном приличном караван-сарае подавали самый вкусный кокореч – жаренные на огне потроха, обернутые в баранью кишку. Я почти поддался искушению совершить часовую прогулку на юг – кроме всего прочего, мы оказались бы ближе к дорогам, ведущим в Демоскар и другие города царства. Царство. Давненько я не думал о Сирме в таком ключе.
Такой чистый воздух по сравнению с пустыней. Дышать им – одно удовольствие. Я совершенно не ценил его, когда жил здесь.
– Добро пожаловать в Сирм, – сказал я, когда мы с Рухи выбрались из лодки.
– Здесь так… зелено, – произнесла Рухи. Покрывало она до сих пор не надела. – Это джунгли?
Я рассмеялся.
– Нет, это не джунгли. Просто лес. Но ты права, Сирм поразительно зеленый. Даже не верится, как сильно я скучал по нему.
Она крутила головой во все стороны, рассматривая эту обычную лесную поляну.
– Все покрыто травой и листьями. Как будто десять оазисов разом в одном месте. – Она указала на краснохвостую белку, что-то верещавшую на ветке. – Лат всемогущая, а это что за тварь?
Я продолжал смеяться.
– В военное время из них выходит неплохая еда. Хотелось бы задержаться подольше, но нам лучше идти. Не хочу явиться во время дневного сна шаха Мурада.
– Должно быть, он не слишком утруждается, если может вздремнуть посреди дня.
– Здесь это обычай. Сон придает сил для поздних вечеров, которые так любят здешние жители.
– А чем занимаются люди в Сирме поздними вечерами?
Снова эта улыбка. Она обезоруживала.
– Завеса ночи… – Я не мог вспомнить продолжение стиха. – Завеса ночи… скрывает…
Я поскреб в затылке.
Рухи хлопнула себя по бедру и засмеялась.
– Ну ты и поэт.
– Я вспомню. А пока пошли.
Мы мирно шли к необъятным стенам Костаны. Я развлекал Рухи сюжетами из истории и рассказами о своей юности. Сплошные сражения: с крестоносцами, рубади, непокорными забадарами и мятежными янычарами. Я поведал ей о том, как рубадийские и рутенские разбойники пересекли Сиянское море и начали грабить караваны на перекрестках дорог, и я вместе с янычарами отправился в этот прекрасный лес, чтобы искоренить их. В той битве я орудовал топором, громадным куском темного металла. Ничто не сравнится с топором, рубящим до самой кости. Их вождь по имени Замбал, носивший шлем с оленьими рогами, погиб от моей руки.
