Эту часть книги можно было бы назвать «после Шаталова». Речь идёт не о его последователях, а о людях, с разных сторон и по-разному подошедших к решению «шаталовских» задач: «как учить и научить всех» и «как превратить опыт обучения в точку опору в жизни».
Известно злоключение с термином «педагоги-новаторы». Его ввели в оборот, желая подчеркнуть уникальность авторов выдающихся открытий – а в каждом районе принялись составлять списки своих новаторов. Сколько не объясняли, что так нельзя – без толку. Но стоит ли сетовать на недалёкость энтузиастов из роно? Они расслышали слово именно так, как оно в советском языке и установлено. Новаторство – дело массовое, новаторов и должны быть тысячи.
У слова новатор есть общепринятый синоним: рационализатор. Человек, нашедший способы повысить производительность труда, экономичность, эффективность. Личность замечательная, достойная поощрения, но вполне многочисленная.
В западном мире со школьными рационализаторами так дело и обстоит. И деятельность их вовсе не связана с борьбой за коренное преобразование школы. Там это две довольно далекие сферы людей и идей: те, кто включен в движение за гуманную педагогику, в отстаивание человеческих, а не формальных измерений школьной жизни – и те, кто специализируется на повышение эффективности обучения.
Почему же в России эти вещи сошлись? Отчего поиски дидактических решений – дело в общем-то размеренное и полюбовное – привели к изобретениям революционного масштаба, к ожесточённой идейной борьбе и требованиям глобальных перемен?
Вероятно, главных причин две: запрет на серьёзные учительские инициативы в преподавании – и сочетание жёсткости и утопичности в требованиях к учителю и ученику. В требованиях не учить и учиться, а научать и научаться, причём такими методами, при которых это принципиально невозможно для большинства. А монополия на усовершенствование методик в руках тех, кто умел заниматься только имитацией мысли, создала плотину такой толщины, что её не могли пробить никакие частные ручейки.
Кто хотел менять что-то, должен был научиться менять всё.
Так определился фантастической разрыв между рыхлым хаосом официальных методических рекомендаций и мощной наработанной мускулатурой дидактики учителей-новаторов, порой берущейся справляться с проблемами, нерешаемыми нигде в мире.
Так за понятием «рационализатор» высвечивает другая, уже не прагматическая, а онтологическая основа: тот, кто приводит в соответствие с требованиями разума, превращает мешанину полутемных сведений в стройное пространство миропонимания.
