Эринии и Эвмениды - страница 8

Кажется, он совсем спокоен, но в подергивании его пальцев я улавливаю плохо скрытое волнение. Зеленые глаза смотрят внимательно, пристально, отчего становится неловко, как будто я поврежденный экспонат в музейной галерее, покрытый сколами, царапинками и патиной, убивающей первозданную красоту искусства.

Наконец Филлипс нарушает тишину:

– Привет, Би.

Начало вполне дружелюбное, и все же ладони мои потеют.

– Привет, Честер. Так что ты хотел сказать?

Филлипс устало прислоняется к холодной стене рядом со мной и потирает пальцами наморщенный лоб.

– Да, я хотел поговорить о Даньел. Знаю, между нами всеми пролегла приличная такая пропасть…

«И ты тоже внес в это свой вклад», – хочу я добавить, но с усилием сдерживаюсь.

– И все же я пришел с предложением перемирия.

Неожиданно.

– Даньел подослала тебя?

Это не слишком‑то похоже на ее методы. Но, испытывая ко мне глубочайшую неприязнь, она едва ли отважится заговорить со мной лично.

– Нет, инициатива моя. Дело в том, что я слишком устал от этого дерьма.

Он говорит вполне искренне и с чувством, но ушам не верится. Даньел любит свои игры, равно как и ее сестры-фурии, да и Честер никогда не выглядит обделенным – когда ему тоже перепадает косточка, он вгрызается в нее со звериным рвением, отпуская в мой адрес неприятные эпитеты.

– Долго же ты продержался.

В голосе моем звучит издевка, и он, разумеется, распознает ее.

– Ауч. Больно, но справедливо. Но я серьезно, Би. Пора бы положить конец этой вражде.

Можно подумать, я сознательно продолжала ее! Все, что я делала на протяжении последнего года, – так это защищалась и выживала. Задействовала все свои инстинкты, о которых рассказывал нам мистер Марбэнк, чтобы дотянуть выпускной год и навсегда распрощаться со змеиным логовом.

– И что ты предлагаешь?

– Я мог бы поговорить с Даньел насчет вас и… вашей непростой ситуации. Уверен, что смог бы убедить ее остудить пыл. Друзьями вы вряд ли вновь станете, это очевидно, но ваша грызня… Она меня доконала, признаться. Пора ее прекратить.

Честер поворачивает ко мне голову, осторожно касается плечом моего плеча и впивается взглядом, как будто подцепляя на крючок. Может, и правда он сумел бы выступить вестником мира? Меня Даньел бы и слушать не стала, но к своему возлюбленному она наверняка прислушается.

– Как‑то слишком просто, Филлипс, – говорю с недоверием я. Инстинкты подстегивают мой скептицизм, оспаривают каждое услышанное слово. Таков мой личный закон выживания. – А что ты с этого поимеешь?

И здесь инстинкты Честера проявляются четко, как под стеклом микроскопа. Он резко отлипает от стены – и вот его руки упираются в нее по обе стороны от моей головы. Честер нависает надо мной громадой, а его губы тихо произносят:

– Тебя.

Не успеваю я среагировать, как он наваливается на меня всем весом и прижимает к стене плотнее. Руки его дают себе волю: расстегивают ворот форменной блузы, движутся по бедру под юбкой, которая все ползет и ползет вверх…

– Честер, какого черта…

Пытаюсь вырваться, но властные руки впиваются в предплечья, не отпускают.

– Не рыпайся, Беккер, – рычит он мне на ухо и прижимается губами к моей шее. Стена вдруг кажется мне вытесанной изо льда, по телу пробегает дрожь ужаса. – Ты что думала, я альтруист? Нет, Беатрис, бескорыстие – это не про Филлипсов. Мне требуется плата.

Когда его губы замирают прямо над моими, я предпринимаю новую попытку освободиться, но безуспешно. Честер приглушенно смеется и добавляет: