Эринии и Эвмениды - страница 7

Будто выступая прямым доказательством слов Марбэнка, я рефлекторно оборачиваюсь и встречаюсь взглядом с Честером. Он тянет мне руку и пытается что‑то передать – я замечаю в его пальцах смятую записку. Какого черта?.. Наученная горьким опытом, я игнорирую его и отворачиваюсь, не желая больше смотреть злу в лицо.

Но Филлипс донельзя упрям, если желает кому‑то насолить, и потому, пока мистер Марбэнк стоит к классу спиной, записка прилетает ко мне на стол.

С минуту я раздумываю, следует ли вообще знакомиться с посланием. Какой прок в тысячный раз читать оскорбления и глупые издевки, когда я могу перечислить их все наизусть, без запинки, как на экзамене? Вряд ли Филлипс чем‑то удивит меня на сей раз, с фантазией у него обычно туго. Говорят, он страшно богат, но вместе с тем и страшно банален.

– Беатрис!

Шепот Честера ударяется о мою спину. Я оглядываюсь и читаю по его губам: «Прочти!» Закатив глаза, я все же подчиняюсь. Уже готовясь к новому обидному прозвищу или даже угрозе, незаметно разворачиваю записку и читаю содержимое:

Под кожей нестерпимо зудит. С того момента, как я прочла записку, весь урок проходит для меня как в тумане. Мистер Марбэнк твердит что‑то про синапсы и нервные импульсы, но мыслями я далеко от причуд человеческого мозга.

«Я хочу поговорить о Даньел».

Что он мог поведать мне о той, о ком я знаю без исключения все и даже больше? Даньел была рядом со мной задолго до появления Честера, задолго до нашего раскола. Она составляла большую часть моей жизни, служила остовом корабля, на котором все мы счастливо плыли какое‑то время – я, Даньел, Мэй и Сэйди. Ах да, еще был Гаспар, с него‑то все и началось. Но об этом хотелось вспоминать меньше всего.

С трудом дождавшись окончания урока, я молниеносно кидаю учебник с тетрадью в наплечную сумку и выбегаю из класса, чтобы как следует обдумать предложение Филлипса. Минуя поток учащихся, высыпавших из кабинетов и хаотично разбредшихся по коридору, я как будто плыву против течения. Еще не решив, точно ли хочу этого, все же сворачиваю в Аттический коридор, прочь от гомона уэстриверцев, и стою в тени, нервно посматривая на наручные часы.

Аттический коридор, названный так из-за выраженного ионического стиля в виде колонн и парочки русалоподобных кариатид, подпирающих своды потолка, уже несколько лет пустует и перекрыт предостерегающей желтой лентой. Занятия перенесли на второй этаж, а в здешних кабинетах затеяли ремонт после того, как однажды во время лекций потолок в одном из классов дал длинную трещину. Она протянулась по всей длине коридора, сделав непригодными еще пять классов, и руководство академии забило тревогу. С тех пор здесь можно было созерцать красоту древнегреческого искусства в полной тишине и одиночестве. Главное – не попасться на глаза учителям или коменданту; находиться в Аттическом коридоре все еще считалось опасным.

Интересно, почему Честер выбрал именно это место для встречи? Впрочем, у Даньел повсюду имеются глаза, следящие за мной, а уж за ним и подавно. Кого-кого, а Честера она ко мне и на пушечный выстрел не подпустит; скорее наглотается таблеток, чем позволит ему заговорить со мной без ее ведома.

Минуты летят, душа мечется в сомнениях. Филлипс, в общем‑то, пока не опаздывает, но мне хочется поторопить время, чтобы утолить голод любопытства. К счастью, Филлипс вскоре показывается вдали. Опасливым шагом движется ко мне, заходит под тень неосвещенной части коридора и подныривает под ленту, игнорируя предостережения.