Девушка легко касается спящих струн кифары-форминги. Старинная родовая кифара в руках Мегисты сладкозвучно поёт. Грустная мелодия поднимается вверх от жертвенного костра к яркому солнцу. Недолгое вступление тоскующей кифары окончено, песня струн приглушается, исполнительница страстно слагает повествование:
Десять минуло лет, как покинула дом я!
Ночью, беглянкой, по воле чужой,
Я, родной очаг навсегда затушив,
Милый сердцу Коринф поменяла
на тяготы странствий.
Те, кто выгнал отца моего
по наветам несправедливым,
Те, кто родины сладкой лишили меня,
имя богов попирая,
Спят спокойно в Коринфе, в кровати моей!
Нету дела подлым до тягот моих на чужбине.
С полей тучных моих обирают воры
мои урожаи.
Я же, нищая, за деньги песни пою.
Я же, печальная, за деньги танцую,
Праздники людям музыкой радости
я наполняю!
Вот мой горький удел от злых козней худых.
Я не плачу и сочувствия вашего я не ищу —
Гордость предков в горе меня утешает!
Попрошайкой не буду в доме чужом —
Бакхиадам неведома рабская слабость!
Я зажгу в очаге,
что сложу на чужбине,
новый огонь.
Здесь, на Сицилии, я сирота!
Мой отец, моя мать
умерли в злобном Милете.
Я на свете одна: нет ни брата,
нет ни родни.
Рок преследует неумолимо —
отовсюду изгнана я.
Вы, как и я, бакхиады – мы с вами тело одно!
Вы познали бунты худых,
вы познали изгнание!
Вы вернули, как я не сумела,
дом свой родной.
Я семью ищу среди вас.
Горе хочу позабыть.
В бурю покой долгожданный среди вас обрести,
благородных.
Пред богами клянусь,
Вас, гаморы,
в свидетели клятвы я призываю:
Буду верной урокам отца,
Что учил никогда не просить подаяний.
Что учил судьбе быть благодарной.
Что учил в мире радость искать!
Что учил гордо сердце хранить для любви,
Для того, кто поймёт и оценит
честность девы
из гордого рода Ксантиклов!
Исполнительница замолкает, но её кифара-форминга торжественно завершает грустную приветственную песню. Многие гаморы уже поднялись с мест, чтобы рукоплескать мастерскому владению голосом и кифарой. Однако, встав, остаются молчаливо стоять в напряжённом ожидании. Взгляды гаморов сходятся на столах Ксантиклов. С последними звуками семи струн Ксантиклы дружно, шумно похлопывая друг друга по спинам, покидают столы сисситии. Пять сотен опасного вида мужей, от пятнадцати до пятидесяти лет, чуть не злыми военными колоннами направляются к одинокой Мегисте у затухающего жертвенного костра. Шествие возглавляет Полиник. Оливковый венок надвинут на самые брови, оттого выражение лица предводителя пугающее.
