Сальпинга Мегисты правильно, не сбиваясь, радостно выдувает ритм бранного шага: «Левая-правая-левая-правая». Тяжеловооружённые эфебы расставлены по воле белой маски на краях обоих флангов атакующего построения. Эфебы прикрывают гоплонами ряды легковооружённых товарищей. Кто-то из трапезитов со словами восхищения надевает на шею Сибарис плетёную кожаную цепочку с тяжёлым бронзовым окровавленным кинжалом. То трофей девушки с убитого врага.
В орхестре, пародах, на пустых участках театральной площади зрители беззастенчиво обирают убитых мятежников. Нагрудные щитки, кожаные шлемы, кинжалы, длинные домашние ножи, топоры, дубинки, ксифосы и даже костяные, деревянные, каменные талисманы Тихе, фаллосы на крылышках, обретают новых хозяев. Окровавленные трофеи с трупов обязательно должны принести удачу в брани. С три сотни лихих рекрутов, зрелые мужи из кварталов Теменитеса и Ахрадины, встраиваются полуторастами-вербовщиками в боевые шеренги, заполняя растянутые фланги артистов. Новые шеренги из зрителей атакуют серые экзомисы. Отвоёванное пространство заполняется новыми добровольцами, прибывающими из театрона. Горожане-ополченцы со стороны улиц Теменитеса с пеанами «а-ля Эниалий!» яростно вливаются в рубки с мятежниками. Хотя сражение всё ещё неистово бушует волнами атак-контратак на театральной площади, его участники уже чувствуют свершившийся перелом в песни брани.
Верфи Ортигии. В то же самое время.
– Что происходит у театра? Битва? Кто против кого? Неужели на нас подло напал Карфаген? Или на нас пошли войной Катана с Наксосом? – Управляющий напирает на молчуна – командира лоха гаморов.
– Свобода сошлась с Тиранией, – слышится хриплый голос. Спартанский шлем неохотно поворачивается к работникам верфей. Мастера невпопад шумят, протестуют, машут руками в сторону театра:
– Гаморы, выпустите нас!
– Немедленно уходим к театру!
– Посмотрите на нас. – Старший мастер по сборке выставляет гоплитам мозолистые ладони. Аргумент дополняется трагичным выражением лица. То увещевательная просьба, не угроза. – Мы, корабелы, так же как и вы, гаморы, граждане полиса. У нас с вами равные права. Закон полиса для нас с вами тоже одинаков. В четверти стадия от театра мой дом. Моя семья подвергается опасностям! Моих детей могут убить. Я не могу здесь оставаться.
Однако сочувствия от гаморов мастеру верфей не удаётся добиться. Закрытые бронзовые шлемы не выдают чувств их владельцев.
– Гаморы попирают законы Сиракуз. Хватит терпеть произвол гаморов!
– Кто вам дал право удерживать нас?
– Наши верфи не ваша тюрьма.
– Тихе и Теменитес вместе будут сражаться против тирании.
– Неужели потомки Тиндарида на тиранию претендуют?
– Хватит слов верфи, берём топоры! Не хотят мирно выпустить, так силой высвободимся.
– Их больше, с плотницкими топорами не высвободимся. Может, вплавь податься на другой берег?
Работники верфей бьют себя кулаками в грудь, участвуя оскорбительными жестами в споре с гаморами-надсмотрщиками о попранных гражданских правах. Распалившиеся мастеровые не боятся тяжеловооружённых гоплитов-гаморов. Любопытство накаляет пререкания. Тисамен не участвует в пререканиях с аристократами. Тисамен словно бы оглох. Художник верфи поглощён страстью творчества – увлечённо живописует кистью богиню счастливого случая. Тихе, которая его стараниями обретает завораживающую красоту обнажённой юной девушки. Харакс, посмотрев в голую спину Тисамена, поднимает высоко правую руку. Важно оглашает от своего имени решение гетерии мастеров верфей:
