– Завтра я объявлю состав Совета Правительства, в который войдут пятеро сидящих за этим столом и ещё великий князь Алексей Александрович, – произнёс Михаил и поморщился на последних словах, словно от зубной боли.
«Слава, богу! Решился наконец-то! А то народ уже в каком-то недоумении. Точнее, в недоумении аристократия и буржуазия. Крестьянам все эти регенты и советы правительства глубоко по барабану. Для них есть малолетний царь Александр IV, который, может быть, даст им теперь землю, много земли, и они заживут, как в раю. Такие слухи, кстати, ходили по столице, так как находников-крестьян в городе было очень много», – подумал я про себя и быстро осмотрел сидящих за столом.
Макаров пару раз нервно расправил правой рукой свою шикарную бороду, что выдавало у Степана Осиповича сильное волнение. Попасть в состав Совета Правительства он явно не ожидал, да и для остальных это стало новостью. Великий князь Михаил Николаевич как-то оценивающе посмотрел на адмирала, а Ник Ник по-свойски подмигнул Степану Осиповичу.
За время участия в комиссии по подписанию мирного договора с Японией генерал и адмирал, можно сказать, подружились. Насколько это было возможно между этими двумя незаурядными личностями.
Оба отличались от окружающих своей твёрдостью и решительностью, даже граничащей с грубостью, но в то же время справедливостью и благородством. С другой стороны, у обоих был грешок – гордыня, а также из-за горячности маловато было хладнокровия – важного для полководца и флотоводца качества. Но я в любом случае был рад за адмирала.
– Михаил Николаевич, – уважительно обратился регент к патриарху семейства, – вы ознакомились с манифестом и измененным проектом конституции.
– Да, Михаил Александрович. И я, и председатель Департамента законов Эдуард Васильевич Фриш, и граф Сольский, и Николай Николаевич Герард…
Я отвлёкся от разговора, вспоминая, как Николай хотел сам объявить манифест о принятии Конституции как высшего законодательного акта. Ранее он, как и его отец, был противником конституционного строя, считая самодержавие высшей формой государственного правления, данной Богом. Как и отец, Николай считал, что либеральные реформы, которые провёл его дед император Александр II, неэффективны и вредны для страны.
Но, как говорится, вода по капле камень точит. А здесь в его окружении, можно сказать, с моей подачи появились такие либералы, как великий князь Николай Михайлович. С одной стороны, командир Гренадёрской дивизии, под защитой которой теперь находится столица и Гатчина, а с другой стороны – Филипп Эгалите[3], такое прозвище получил в высших аристократических кругах князь, ратующий за создание в России конституционного строя.
Великий князь Николай Михайлович Романов, большой поклонник республиканской Франции, искренне считал, что самодержец российский должен прислушиваться к мнению лучших представителей народа, выбранных в парламент, которые должны влиять на монарха, образуя правительство, несмотря на то что назначение номинированных парламентом министров формально выполняется монархом. Зато снятие министров с должности может инициироваться парламентскими вотумами недоверия.
В общем, старший Михайлович был сторонником парламентской монархии, при которой у монарха остаётся мало реальной власти. Монарх царствует, но не правит; он представляет своё государство на разных церемониях во внутренней и внешней политике и является символом своего государства.
