Есенин, его жёны и одалиски - страница 12

«Однажды, поздно вечером, мы шли втроём – я, поэт Николай Колоколов и Есенин – после очередной “субботы”. Есенин возбуждённо говорил:

– Нет! Здесь в Москве ничего не добьёшься. Надо ехать в Петроград. Ну что! Все письма со стихами возвращают. Ничего не печатают. Нет, надо самому… Под лежачий камень вода не течёт. Славу надо брать за рога.

Мы шли из Садовников, где помещалась редакция[6], по Пятницкой. Говорил один Сергей:

– Поеду в Петроград, пойду к Блоку. Он меня поймёт…

Мы расстались. А на следующий день он уехал».

Уехал Сергей 8 марта 1915 года, оставив (и как оказалось, навсегда) жену и сына. Внешне он всё ещё выглядел херувимчиком, но внутри у него что-то обломилось. Вот его откровения, высказанные М. Бальзамовой:

«Моё я – это позор личности. Я выдохся, изолгался и, можно даже с успехом говорить, похоронил или продал свою душу чёрту, и всё за талант. Если я поймаю и буду обладать намеченным мною талантом, то он будет у самого подлого и ничтожного человека – у меня.

Если я буду гений, то вместе с этим буду поганый человек. Это ещё не эпитафия.

1. Таланта у меня нет, я только бегал за ним.

2. Сейчас я вижу, что до высоты мне трудно добраться, подлостей у меня не хватает, хотя я в выборе их не стесняюсь. Значит, я ещё больше мерзкий человек. И если Вы скажете: “Подлец” – для меня это лучшая награда. Вы скажете истину.

Да! Вот каков я хлюст! Но ведь много и не досказано, но пока оставим. Без досказа…»

Да, в северную столицу России ехал не просто хорошенький мальчик, а боец, внутренне отринувший все цивилизационные установления (вера, семья, брак, дети…) ради воплощения в реальность задатков своего творческого гения.

В самохарактеристике девятнадцатилетнего поэта, к сожалению, много верного, что наглядно демонстрирует его отношение к первой жене и к первому сыну. С 1923 по 1946 год Изряднова жила в доме 44, квартира 14, в переулке Сивцев Вражек. Она занимала одну из пяти комнат в коммуналке. Есенин был в ней только раз – в октябре 1925 года. Пришёл, чтобы сжечь ворох бумаг. Попутно дал указание в отношении сына Юрия, которому было десять лет, – не баловать.

Сам не баловал. В голодные годы Гражданской войны подкармливал любовницу (Эйгес), но ни разу не вспомнил о брошенной им беззащитной паре – жене и ребёнке. Словом, по его же выражению, был тот ещё хлюст.

Кстати, о бумагах. Изряднова попыталась отговорить бывшего супруга от их уничтожения, но её уговоры не помогли. Есенин разволновался и с упрёком бросил:

– Неужели даже ты не сделаешь для меня то, что я хочу?

Конечно, сделала. Видя, что любимый чем-то озабочен, спросила, что случилось.

– Смываюсь, – ответил Сергей Александрович, – уезжаю, чувствую себя плохо, наверно, умру.

Был октябрь 1925 года.

Анна Романовна мужественно перенесла все трудности тогдашнего бытия и всю жизнь боготворила своего гражданского мужа.

Т. Есенина (дочь поэта от Зинаиды Райх) говорила о ней:

– Анна Романовна принадлежала к числу женщин, на чьей самоотверженности держится белый свет. Глядя на неё, простую и скромную, вечно погружённую в житейские заботы, можно было обмануться и не заметить, что она была в высокой степени наделена чувством юмора, обладала литературным вкусом, была начитанна. Всё связанное с Есениным было для неё свято, его поступков она не обсуждала и не осуждала. Долг окружающих по отношению к нему был ей совершенно ясен – оберегать. И вот – не уберегли. Сама работящая, она уважала в нём труженика: кому, как не ей, было видно, какой путь он прошёл всего за десять лет, как сам менял себя внешне и внутренне, сколько вбирал в себя – за день больше, чем иной за неделю или за месяц.