Я поздно вечером возвращалась из гостей. Спустилась в метро, в переходе с Баррикадной на Красную Пресню стояла старушка с обычным букетом полевых цветов. Время близилось к 11 вечера, и старой женщине, конечно, не терпелось избавиться от последнего букета и поехать домой. Впереди меня шел мужчина, старушка, немного стесняясь, к нему обратилась: «Купите букет…» Торговать она явно не умела, а может, просто устала уже. Мужчина как-то растерялся и было прошел мимо, но потом вернулся и купил цветы. Чувствовалось, что он просто пожалел старушку, что букет ему не особо нужен: он так повертел его в руках, словно раздумывая, куда его деть. Мы вошли с ним в один вагон. Поезд тронулся, и вдруг мужчина подошел к сидящей пожилой женщине, вручил ей букет: «Это вам». Она подняла на него глаза и… прямо расцвела, глаза засияли так, что у меня сердце сжалось. Поблагодарила с улыбкой. Народ недоуменно посмотрел – они ж не знали предысторию, всю картину в целом, им – в отличие от меня – достался только эпизод. Он на следующей остановке вышел, а женщина ехала дальше и все время улыбалась. И я вместе с ней. Неизвестный мужчина одну женщину выручил, другой сделал подарок, а лично мне преподнес урок доброты. Такой же простой, как тот букетик. Но в то же время бесценный.
Настойчивый звонок в дверь оторвал меня от теста – я задумала пирогов напечь к приходу дочери с зятем. Наскоро вытерев руки, я открыла – на пороге стоял сотрудник полиции и с ним еще один, в штатском.
– Пройдите с нами, – сказал полицейский. – Будете понятой.
Я ахнула и двинулась за ними, как сомнамбула, ничего не спросив и не отказавшись. Пришли мы в квартиру Люси Селезневой, что рядом с моей. Там уже толпился народ, а сама Люся лежала посреди гостиной в неестественной позе мертвого человека. Я отвернулась, успев заметить кровь. А вокруг что-то измеряли, снимали, записывали…
Я, как в тумане, где-то расписалась вместе с еще одним соседом по лестничной клетке, которого тоже взяли в понятые, ответила на вопросы следователя, не видела ли я чего или не слышала, об образе жизни покойной, и меня отпустили. Я им ничем не помогла: что я могла знать о ней? Мы не были подругами. Надо же, молоденькая, красивая, веселая, легкая, как облачко, Люся – и мертва. Ножевое ранение со смертельным исходом.
…Следствие шло уже месяц, соседей периодически опрашивали, вызывали в милицию. Но никто толком ничего не знал и, естественно, не вспомнил ничего нового. Что нам о ней известно? Люся жила одна, по-видимому, где-то работала или училась, потому что мы с ней каждое утро встречались в лифте, вечером возвращалась. Иногда по праздникам у нее были гости – играла музыка, шумели голоса. Кто-то к ней приходил – друзья ли, сослуживцы, поклонники – нам это было неизвестно.
Однажды утром я выгуливала своего добермана Мотьку и встретила участкового Петровича. Мы с ним часто разговаривали на собачьи темы – у него тоже доберман. Петрович был очень важным, намекал, что в курсе производимого следствия, и все ждал, когда же я начну расспрашивать. Я и начала, чтобы не разочаровывать старого приятеля, да и любопытство мое никто не отменял.
– Ну колись уже, Петрович!
– Ты знаешь, я не могу нарушить тайну следствия, – значительно произнес он.
– Да я ж понятой была, а значит лицо посвященное и заинтересованное. Почти участник следствия!
– Но кое-что могу рассказать.
