Я ненавидел свою фамилию и всегда ее стеснялся. Но еще никогда она не вселяла мне такого отвращения, как в ту ночь, когда ее произносил мой потенциальный палач. И это отвращение, смешавшись со страхом, словно вышибло из меня последние силы; я перестал вжиматься в кровать, и вместо этого, почувствовав невероятную физическую слабость, задрожал всем телом. В тот же момент я увидел, как в гостиной вспыхнул тусклый луч света, и понял, что злоумышленник включил фонарик. Понял, что не суждено мне больше увидеть свет солнца, и вот этот тусклый луч осветит собой последние минуты, а может и секунды, моей жизни и мою смерть.
– Простак, смерть идет.
Догадка моя подтвердилась, и вновь лишь мысленно я увидел и услышал, как палач мой преодолевает расстояние в пять шагов, отделявшее мою спальню от гостиной. Луч света ударил мне в глаза и заставил зажмуриться. Когда через несколько секунд я открыл глаза, то смог разглядеть очень высокого и очень худого мужчину, одетого в узкую, почти обтягивающую одежду черного цвета, с закрепленным на лбу фонариком. Его бледное лицо выражало ту самую издевку, которая слышалась в его голосе, а тощее его тело пребывало в едва заметном, но постоянном движении. Создавалось впечатление, что стоя на месте, он словно балансирует на тонкой нити, натянутой над пропастью, и особенно противились падению в эту пропасть его длинные, хаотично болтающиеся руки, обтянутые перчатками. Я сразу подумал, что именно эти руки, похожие на двух змей, выползающих прямиком из тела, станут орудием моего убийства. Не пуля, не нож, а костлявые пальцы этих омерзительных рук, сомкнувшиеся на моей шее и сжимающие ее до хруста, который отзовется в ушах убийцы привычным его слуху сладостным триумфом.
Он отвратительно хихикнул, и продолжил дразнить меня своей издевательской речью:
– Лежит. Убивай, сколько хочешь. Бери и убивай. Простак, мой милый Простак. Как же приятно осознавать, что совсем скоро тебя не будет в этом мире. Как приятно. Скажи, Простак, тебе приятно это осознавать? Приятно знать, что ты на пороге ада?
Страх сковывал мои осознанные движения, и даже, если бы я хотел ответить, то не смог бы. Единственное, на что сейчас было способно мое тело – это невольная дрожь.
– Простак, – нараспев произнес он мою фамилию. – Ответь на вопрос.
И вдруг я понял, что могу ответить. И не просто могу, а должен. Как бы ни противно было вступать в разговор с этим человеком, я понимал, что мои желания ничего не значат в данный момент. Что-то извне заставляло меня ответить, при этом позволяя мне самому решить, что именно я отвечу.
– Почему? – прохрипел я.
– Что почему? – руки убийцы дернулись сильнее прежнего, стукнулись о бедра и продолжили болтаться.
– Почему я должен умереть?
Вновь последовал короткий смешок и певучий ответ:
– Потому что ты идиот. – Тут он наклонился в мою сторону (что было больше похоже на скольжение по воздуху), и я заметил на его лице невинное выражение, с которым смотрят на маленьких детей, больных или слабоумных. – Идиот, – прошептал он и резко выпрямился, чем вызвал в своем теле усиленные колебания.
– Я не идиот, – возразил я, чувствуя унижение.
Колебания его тела резко угасли.
– А кто же ты? – последовал серьезный вопрос.
– Если ты пришел убить меня, просто убей. К чему эти разговоры?
Произнеся эту короткую горделивую речь, я ясно почувствовал прилив сил, понял, что мое тело вновь готово подчиняться мне. Однако же, я даже не подумал использовать эти силы против человека, издевавшегося надо мной в мой смертный час. Нет, я готов был броситься с кровати прямо ему под ноги и молить о прощении, молить сохранить мне жизнь, и покрывать его ноги поцелуями и горячими слезами в надежде на его милость. Уверен, я бы так и сделал, если бы не понимал, что это совершенно бесполезно.
