– Действительно, это именно я пришел убить именно тебя, Простак, – голос его звучал теперь не столько издевательски, сколько презрительно. – В нашем случае, такое стечение обстоятельств означает только одно: ты проиграл, Простак. Проиграл с треском и позором. Ты лежишь передо мной жалкий и ничтожный, вызывающий истинное желание стереть тебя в порошок. И поверь, я сделаю это с величайшим удовольствием.
Я совершенно не понимал, о чем идет речь. Я не понимал, в какую – неизвестную самому себе – игру я играл, не понимал, когда и как я проиграл. Но понимал, что я проиграл.
– В чем я проиграл? – спросил я.
То, что в случае с обычным человеком можно объяснить как всплеск руками, в его случае имело вид многоуровневого сложнейшего маневра, отработанного им до совершенства. Он хотел было ответить, но вдруг осекся, и там, где обычный человек замер бы, он смог лишь свести к критическому минимуму свои колебания. Он помолчал, внимательно глядя мне в лицо, и медленно покачал головой.
– Знаешь, Простак, мне говорили, но я не верил. Так, неужели, все это правда? Неужели ты не помнишь?
– Что именно? – спросил я, и мое искреннее непонимание заставило его еще пристальнее присмотреться ко мне и вновь покачать головой.
– Поразительно, – прошептал он, но спустя две секунды, дернулся всем телом, колебания вошли в привычную фазу, и он продолжил бодрым голосом: – Ну и ладно, это совершенно не важно. Однако ты спрашиваешь, в чем ты проиграл? Лично мне ни в чем, Простак, – он выдержал многозначительную паузу, словно ждал признака понимания с моей стороны, но поняв тщетность этого ожидания, продолжил: – Я палач. Понимаешь, Простак? Убийца, который обожает свою работу. И когда я говорю, что ты проиграл, это значит, что твоя жизнь теперь в моей власти, только и всего. Скажи, Простак, ты любишь свою работу?
– Я не могу сейчас работать, – ответил я.
– Знаю. Но что-то ведь ты чувствуешь, когда размышляешь о своей прежней профессии, не так ли?
– Нет, – честно ответил я, – ничего не чувствую. Я ничего не помню. А ты… – я запнулся, и он слегка склонил голову в ожидании моих дальнейших слов. – Ты из моего прошлого?
– О да, – протянул он. – Я из твоего прошлого.
Я хотел спросить, чем же я ему насолил, но не успел. Мой убийца вдруг резко бросился на пол, и в тот же миг стекло из моего окна со звоном обрушилось внутрь моей спальни. От неожиданности я вскочил на кровать и заметил, как черный силуэт палача по-змеиному скользнул назад в гостиную.
– Жак! – услышал я глухой, но отчетливый голос с улицы, звавший меня по имени. – Быстрее сюда!
Я спрыгнул с кровати и выглянул в окно, за которым увидел человека, лицо которого было скрыто черной маской. В правой руке он сжимал пистолет оборудованный глушителем, направленный в мое окно. Тем не менее, я сразу понял, что этот человек не причинит мне вреда, что он и есть та призрачная надежда, и что, вполне возможно, у него получится спасти мою жизнь.
– Спеши, Жак! – крикнул незнакомец и в тот же миг, я бросился в открытое окно (благо жил я на первом этаже) в одних трусах, справедливо допуская, что малейшее промедление может свести на нет все старания моего спасителя. – Бежим, тут недалеко! – крикнул он, указывая на ближайший перекресток и толкая меня в спину.
На один миг я бросил взгляд в пустое окно своей спальни, боясь обнаружить погоню, и бросился бежать в указанном направлении – босыми ногами по мокрому асфальту и холодным лужам. Человек с пистолетом не отставал, и спустя сто метров, когда мы выбежали на перекресток, указал на черный внедорожник. Через несколько секунд мы уже ехали по ночным улицам прочь из Старого города в восточном направлении.
