Смириться с невозможностью видеть его, ей казалось немыслимо трудной задачей. Проживая боль и становясь через неё сильнее, она обретала опыт, который брал дорого, но объяснял доходчиво! Ясность прозрения приходила мучительно медленно.
Стараясь не выдать внутреннюю боль, она мужественно сохраняла лицо, не прекращая борьбы за сохранение привычной стабильности внутри семьи, изо всех сил спасая от самой себя всё, что когда-то создала.
Скованная страхом потери понятного ей мира, она наивно надеялась, что сможет удержать баланс между чувствами к Алексею и семьёй. Чего она хотела на самом деле? Если бы тогда она могла знать, если бы могла слышать, что говорит Душа.
Удивляясь переменам во внешности, отражающимся в зеркале, Лена практически всегда оставалась довольной. Словно кто-то свыше демонстрировал её улучшенную версию: хрупкая, ухоженная – на пятьдесят лет никак не тянула, подтверждением тому были взгляды мужчин, которые она постоянно ловила на себе. В них читалось что-то вроде: «Мне б такую!» А зачастую, проходя мимо, откровенно улыбаясь и не скрывая восхищения, они успевали шепнуть: «Красотка!»
Алексей оказался волшебной вакциной её молодости, а боль, тоска и одиночество стали её побочными эффектами. С его появлением жизнь обрела иной смысл – она словно высветилась контрастными красками. Происходящие с ней изменения нельзя было назвать гормональным взрывом. А испытываемые чувства – экзальтированной женской пылкостью. Ощущалось нечто другое – глубинное, приучающее через боль к терпению и мудрости, укрепляющее Дух и наполняющее естество резервной силой.
Она держалась, как стойкий оловянный солдатик, превозмогая нечаянную любовь и пряча боль души под кодовым замком. Внешняя сторона её жизни оставалась вполне благополучной.
Откровенно страшась перемен, не допуская даже мысли о них, Лена цеплялась за зыбкую кромку стабильности, дипломатично выстраивая диалоги с мужем. Сохраняя толерантность к его унылому занудству, она с запоздалой нерешительностью пыталась отстоять некогда утраченные позиции. Больше она не желала искать оправдание фальши их отношений! Словно в подтверждение её правоты, привидениями из тёмных углов вылезали его бабская капризность и самолюбование, опостылевшие ей лень и инертность, чванливость, снобизм и ханжество. Его гордыня и неспособность принять свои «ошибки» катастрофически отдаляли их друг от друга.
Ей не хватало духа признаться себе в том, что не любит мужа, интимная близость с ним стала ей противна. Как бы она ни старалась, неприязнь к нему росла с геометрической прогрессией, обнажая всё, на что раньше закрывала глаза. В собственном доме стало неуютно и холодно. Но разрушать созданное двадцатью годами совместной жизни было страшно. Ведь по-настоящему дорого то, что досталось большой ценой!
Начало конца супружеской жизни уже забрезжило вдали. И какие бы силы она ни прилагала, «титаник» брака медленно тонул. Задыхаясь от безысходности, она не знала, что будет дальше.
Её холод по отношению к нему стал ощутим, и он считал это несправедливым. Поэтому всё чаще с едва скрываемым раздражением отпускал едкие замечания в адрес её внешности и поведения. Во всём находя только минусы, называл её изящную стройность худобой, а стремление к новизне угрозой своим высоким моральным ценностям.
Его не устраивало внимание к ней посторонних мужчин, однако сам не спешил его проявлять. Стараясь больнее «укусить», он всё чаще провоцировал скандал, обвиняя её в агрессивной реакции на его замечания. Они становились чужими. Привычный мир рушился, но её сознание отторгало мысль, что однажды придётся им пожертвовать!
