Если завтра тебя не будет - страница 4

3

Кто я?

И каким образом, посредством какого канала связи, коммуницирую с вами, сам находясь сейчас здесь, – месте, которое люди на Земле спокон веку называют «тот свет»?

Что ж, я назову своё настоящее имя – то, что носил в своей, ещё недавней, земной жизни. Николай. А фамилия… Ну, пусть – Светозоров.

Николай Светозоров. Этим псевдонимом (позаимствовав девичью фамилию матери моего отца) я подписывался, публикуя время от времени, в пору (по большей части) горбачёвской перестройки, в одном столичном журнале свои рассказы, кои сочинял в промежутках между основной работой (по профессии я литературный переводчик), о чём, кроме меня, знали ещё только Ольга да парочка человек в редакции, включая редактора, которых давно уже на свете нет (как раввно и самого журнала, тихо почившего практически одновременно с кончиной Союза). То есть сегодня Ольга – единственная живая душа на Земле, кому известен реальный человек под этими именем и фамилией.

Почему я не называю настоящей фамилии?

Дело в том, что мы, и я, и Ольга, были одинаково категорическими противниками того, чтобы выставлять нашу личную жизнь напоказ, на всеобщее, как принято говорить, обозрение, для нас это было абсолютным табу. А значит, так это должно и остаться!.. Светозоров в этом смысле фамилия подходящая: не такая, конечно, распространённая, как Иванов, Петров или Сидоров, однако ж и Светозоровых в стране тысячи, если не миллионы: тут и реальному Светозорову затеряться немудрено, не то что псевдонимному…. Подобная «конспирация» (от указания названия нашего города будет, пожалуй, лучше тоже воздержаться) вдвойне нелишня, поскольку моя жена, моя любимая, которой я желаю исключительно счастья и всяческого благополучия, сейчас находится на Земле, среди людей: с их мнениями, оценками, суждениями и часто, увы, неизбежными – особенно в том, что касается чьей-либо личной жизни! – пересудами…

Кроме того, псевдонимность имеет ту сильную (и крайне чувствительную для меня) сторону, что даёт известную свободу повествованию, позволяя рассказывать о сокровенном без оглядки, максимально, насколько только возможно, откровенно. Это – как в поезде, когда, желая поделиться заветным, выговориться, облегчить душу страстным, рвущимся из неё откровением, мы порой доверяем, поведываем случайному попутчику то, что в иных обстоятельствах не рассказали и не доверили бы никому; здесь же ты открываешься и спокоен за своё откровение, зная, что с этим человеком, свидетелем твоего невольного и в какой-то степени, быть может, неожиданного даже для тебя самого, откровения, вы больше не встретитесь, и что с этим, уносящимся сейчас вместе с ним, поездом, с которого сам ты сошёл, унесётся, канет в лету и твоя нечаянная исповедь…

… А знаете что? Пусть так будет и в нашем повествовании! В смысле: не я, а он. Николай Светозоров. То есть повествование от третьего лица. Рассказывая так, несколько отстранённо, как бы смотря на себя со стороны… тут и с эмоциями совладать полегче: хоть времени и прошло довольно порядочно, а вот не искупилось, однако ж, чувство вины, не унялась, не утишилась до конца боль душевная …

«Чувства-переживания, говорите? – слышится чей-то вопрошающий голос. – А вы уверены, что будете поняты? Если вообще не подняты на смех? Нет, ну просто оглядитесь вокруг!.. Мужья пьют и избивают жён; как выразилась одна из таких жертв домашнего насилия, «муж бьёт меня бесподобно» (перепутав, по-видимому, с «беспощадно»). «Половинки» тоже не отстают: и за воротничок закладывают будь здоров, и супружников, ненавидя и презирая, «рогатят» налево и направо, иные и вовсе «заказывают» благоверных, вожделея прибрать к рукам их наследство. Тех и других сплошь и рядом лишают родительских прав (а уж про количество разводов и говорить нечего!), ребятишки же – по детдомам да по приютам, – вот где горе горькое!.. В «Криминальной хронике» показывали. Муж жену свою убил. Вернее, забил. Насмерть. Всю ночь, гад такой, с перекурами бил, пока не убил. Телерепортёрка ему, мужу-извергу, перед процессом в суде – микрофон в железную клетку: как же, мол, мог-то он супругу свою порешить, троих мальцов, их совместных, родных, дитяток, сиротами оставить?! А он ей: «Ну, убил. Не съел же… Некоторые вон – котлетки из человечинки, да под водочку!» – И оскаблился похабно, омерзительно, жутко так, по-звериному… Это вот т а к и м вы про любовь, чувства высокие и переживания тонкие-нежные собрались рассказывать?!»