Читать онлайн Сергей Юров - Если завтра тебя не будет

Родился Сергей Иванович Юров 1 октября 1963 года в хуторе Савдя Заветинского района Ростовской области. По профессии – журналист (окончил РГУ, ныне ЮФУ). Без малого три десятилетия отработал в периодической печати Дона (преимущественно в областной газете «Молот»). Лауреат журналистской премии «Золотое перо». Писать и публиковаться начал в школьные годы. Обращение к духовным знаниям коренным образом изменило мировоззрение С. И. Юрова и нашло отражение в его романе «Если завтра тебя не будет».

1

Когда запальчивых эмоций вздымающаяся волна, накатывающаяся стремительно, как грозовой фронт, вот-вот захлестнёт и накроет тебя с головою, когда необдуманные, врывающиеся в сознание вгорячах, самопроизвольно слова, резкие, нервные, обидные (пусть и кажущиеся тебе в этот момент справедливыми) уже готовы вихрем сорваться с губ, выплеснуться вулканической, камнепадной лавой, обжигая, больно задевая и душевно раня самого близкого тебе человека, твою «половинку», твою жену (ибо кто у тебя есть ближе той, с кем ты, а она с тобою, по жизни, пожизненно бок о бок?), – в этот последний момент, пока ещё не грянул раскатисто гром и не заискрили, не засверкали, не заметались молнии «семейного армагеддона» – ударь по тормозам, остановись, сделай глубокий вдох и выдох и подумай…

Просто представь, вообрази на миг, что завтра может не наступить.

Не быть.

Тебя может не быть.

Потому что накануне ты…умер.

И вот представь: когда, не ударив по тормозам, ты с женою, всем сердцем любимою, так-таки поссорился, а также и сама нелепая ссора та, – было, как потом окажется, последнее, что сделал и видел ты в своей жизни земной, оборвавшейся вдруг, безвременно, нежданно-негаданно (смерть, что поделать, не присылает предупредительных «эмчеэсок»!).

И ещё какое-то время после ссоры спустя, уже самое, самое последнее, что мельком увидел ты – заплаканное, посеревшее и как бы осунувшееся и постаревшее разом на несколько лет лицо жены, «половинки» горячо любимой твоей, которую ты обидел. Не хотел – видит Бог! – не хотел обижать, но (ссора!) обидел. И перед которой потом, погодя немного, собирался пойти извиниться: несмотря на огромную между вами любовь – а вы дня не могли прожить друг без друга! – ссориться вам случалось, увы, не первый раз, как и, мирясь, приносить извинения тоже…

И ты бы, конечно, пошёл, но… Смерть, словно бы решив сыграть наперегонки, пришла к тебе, за тобою раньше…

После ссоры – час прошёл, может, полтора, – всё это время заплаканное, посеревшее и как бы осунувшееся и постаревшее разом на несколько лет лицо жены стояло неотступно пред мысленным твоим взором, травя и надсаживая душу и причиняя непроходящую, щемящую сердечную боль, – ты, выбравшись из-за письменного стола (работа совсем не клеилась!), вдруг почувствовал острую боль, резь в груди, точно кто ножом полоснул по сердцу и… разрезал, рассёк, разделил его пополам, на две части, на две половинки; и что-то горячее, как кипяток, плеснулось и разлилось по груди, и между лопаток зазмеилась будто изжога, жгуче; и в глазах потемнело, и нестерпимо захотелось то ли присесть, то ли прилечь: вдруг туманность, ватность какая-то образовалась в голове, и ватными сделались ноги. И ты тут же, в комнате (что служила тебе и кабинетом, и спальней, когда случалось засиживаться до глубокой ночи) присел на диванчик, облокотился, склоняясь, приваливаясь на плавную, мягкую боковины дугу … Неудобною поза была, но уж не было сил поменять её, пошевелиться – и то не хотелось, вот совсем, ну, совсем не хотелось…

В такой позе и задремал, а то ли в междумирье какое-то обморочное, сумеречное, провалился…

В такой позе, полусклонившись, и умер…

…Странное, надо признать, ощущение. Очень странное!

Сперва не понимаешь ещё ничего, не можешь взять в толк: что вообще, черт возьми, происходит?! Вроде ты – и не ты… И кто ты, и где ты?! Ты, то есть тело твоё физическое, оно вон – полусклонённое на неразобранном, в крупную жёлтую и серую клетку диванчике внизу… под тобою же,над ним воспаряющим!..

Тела нет, но по-прежнему всё видишь и слышишь ты, и, как и прежде, чётко и ясно работает сознание – оказывается, сознанию физический мозг не нужен! Причём оно, сознание твоё, стало каким-то даже более обострённым, что ли, чётким и сфокусированным, точно в фотоаппарате (классическом) выдержку навели на максимальную резкость… И в следующее мгновенье вспышкой в этом сознании – словно из кинофильма стоп-кадр или фотоснимок: заплаканное, посеревшее и как бы осунувшееся и постаревшее разом на несколько лет лицо жены, обиженной накануне тобою… твоей единственной, твоей бесконечно дорогой и родной, которую ты очень, очень любишь, и которая – ты знаешь это тоже – очень-очень любит тебя… И невыносимая, острая боль разящей огненною стрелою пронзит твою душу навылет, насквозь,– оказывается, душа может чувствовать боль и без тела!..

И захлестнёт опаляющим жаром молниеподобная мысль, что уже никогда – н и к о г д а! – не сможешь ты, как прежде, подойти к любимой «половинке» своей с улыбкою виноватою и, виновато же заглянув ей в глаза, сказать такие простые, но и такие прекрасные в этой своей простоте и неподдельной искренности слова: «Прости меня, милая, я был не прав, прости, моя дорогая…»

Что ощутишь, испытаешь ты в этот момент, какая неистовая буря страстей, смятенных чувств, разноречивых эмоций, переживаний, страданий исступлённо взметнётся и отчаянно разыграется в твоей душе вслед за явственным осознанием того, что нет, не существует н и к а к о й возможности уже что-либо изменить, повернуть вспять, переделать, загладить, исправить?! Вообще никакой возможности и даже никакой надежды на это в п р и н ц и п е!..

Люди смертны, это есть факт. Как едва ли и с тем кто-то станет спорить, что ничего хорошего для людей в смерти нет (ну, разве только когда человек от тяжелой, неизлечимой, мучительной болезни страдает, и тогда смерть – избавление).

Смертны все. Вопрос в другом: как именно ты уйдёшь из жизни?

Уйдёшь – с высоко поднятою головой, на высокой, так сказать, ноте, оставив добрую память о себе другим (и самому себе в мире ином – о себе же земном).

Или – когда вот так уходишь: обидев того, кого так сильно любил – и любишь!.. Уйти, не сказав (не успев сказать!) «прости», а также – как сильно ты её любишь. И теперь уже не сказать никогда… Не сказать – и одновременно отчётливо понимать, что останется с тобою теперь навсегда – н а в с е г д а! – это: заплаканное, посеревшее и как бы осунувшееся и постаревшее разом на несколько лет лицо жены, обиженной т о б о ю!!!

И ещё – останется глубокое, глубочайшее, бездонное, как самая бездонная бездна, чувство вины, отчаянно непоправимой, неисправимой и потому неизбежно и неизменно порождающей безысходность – невыносимую, нестерпимую, как удушье, как погребение заживо, неизбывную и бесконечную, как сама вечность!..

Вины неисправимой и безысходности полной – ибо к тому времени ты уже окончательно, с леденящим, обмирающим ужасом понимаешь и в полной мере с предельной отчетливостью и безжалостной ясностью осознаёшь: всё кончено, ты – умер.

УМЕР!!!

Как понял, с беспощадной, безжалостной, отчётливой ясностью осознал это я – когда умер.

2

«Однако жизнь распорядилась иначе» – так, по обыкновению, говорят, когда в жизни человека вдруг, воистину как снег на голову, и наперекор всем его планам, мечтам и помыслам, стрясается событие, которое круто меняет всё – враз и необратимо.

И если уж жизнь способна в корне поменять судьбу человека, то – что говорить о смерти?!

Я умер в июле – том самом (по какому-то мистическому, что ли, совпадению?) месяце, в котором мы, я и моя будущая жена Ольга, любовь всей моей жизни, когда-то познакомились.

Умер, не дожив меньше полугода до тридцатилетнего юбилея нашей супружеской жизни, или до жемчужной, как её называют, свадьбы. И почти столько же – до моего личного шестидесятилетнего юбилея.

Обе эти юбилейные даты мы, понятное дело, собирались отметить-отпраздновать, а после – отправиться в жемчужное, как мы его наименовали, путешествие. И какое! Мы собирались поехать в разные страны, побывать на других континентах, увидеть весь мир! Совершить вдвоём, только я и она, настоящее кругосветное путешествие, о котором давно мечтали и которое «железно» пообещали друг другу на это время.

Однако смерть распорядилась иначе…

И, как вы, вероятно, уже догадываетесь, те обстоятельства-декорации смерти, что описаны были выше, являются отнюдь не выдуманными или абстрактно-условными, а фактическими обстоятельствами моей собственной смерти, включая ссору с любимой женою Ольгою, глупую, нелепую ссору, ей, смерти, непосредственно предшествовавшую…

К сказанному ранее добавлю лишь, что, по заключению именитого судмедэксперта (его имя и сейчас в наших краях на слуху), причиной смерти явился обширный инфаркт, вследствие чего моё сердце оказалось буквально разорванным напополам, словно хирургическим скальпелем, с ювелирной точностью рассечённым на две абсолютно равные части, две одинаковые, как близнята, половинки…

Ещё не покинув пределов земного мира, находясь в пространстве надземном, или околоземном (его оставление, или, по-другому, вознесение, происходит, как правило, на сороковой после смерти день), я, будучи духом бесплотным-незримым, беспрепятственно проник в центр судебно-медицинской экспертизы, где в интересующем меня помещении завис под потолком, примерно в полутора метрах над столом – притемнённым, из матовой стальной нержавейки и обрамлённым невысокими, но довольно широкими бортами столом, чем-то напоминающим саркофаг, в котором покоилось моё бездыханное тело. Хотите верьте, хотите нет, но при виде его я не почувствовал н и ч е г о, как будто тело было и не моё вовсе… хотя почему «как будто»? Ведь коль я существую, и существую отдельно от тела, значит, я и не есть тело?!

Тщедушный, росточком с подростка, пожилой врач-судмедэксперт в поблёскивающих (из-под защитного пластикового козырька) золотой оправой очках, склонившись над этим телом, с величайшей внимательностью изучал изувеченное моё сердце, взглядывал на него под разными углами и ракурсами и, казалось, не до конца доверял узреваемому, озадаченно бормоча себе под нос: «Ну и ну!.. Никогда не видел ничего подобного, даже близко… пятый десяток в профессии, а такой разрыв… феноменально… как – разрез, строго напополам, до миллиметра… Н-да, аномалия, несомненно аномалия… хоть сейчас в кунсткамеру… Редчайший экземпляр, может, даже единственный в мире!..»

Опытнейший судмедэксперт, д. м. н. проф. П-ский И.Д. (о чём извещала нашивка на нагрудном кармане его халата), проведший за свою жизнь сотни, а то и (скорее всего) даже тысячи подобных вскрытий, был в явном недоумении, не находя решительно никакого объяснения увиденному, – как не найдёт он отгадки и позднее, когда, за составлением у себя кабинете официального заключения о смерти (я его читал), продолжит об этом размышлять, время от времени высказывая мысли вслух (видно, у профессора была такая привычка), всё так же задаваясь вопросами – и всё так же не находя внятных, убедительных для себя ответов…

Старый профессор не знал, да и не мог знать того, что в порыве какого-то непостижимого, иррационального, запредельного озарения вдруг открылось в эту минуту мне, – и почему-то я стал думать о себе (и поймал себя на том, что именно так думаю) в третьем лице.