– Ты ничего не поняла? – спросил с небольшой улыбкой он.
– Ну… я поняла, что всё очень сложно, – ответила я со своим «фирменным» смешком.
– На самом деле я не просто так пригласил тебя посмотреть этюд про художницу. Ты… действительно не поняла?
– Что я должна была понять? – недоумевала я.
– А тебе никого она не напомнила? Героиня этого этюда.
– Ммм… – типа задумчиво промычала я.
– Это же ты. Героиня очень похожа на тебя.
– Интересно, чем же? – спросила я с лёгким недоверием.
– Она тоже мазохистка.
Это слово, которое он произнёс абсолютно спокойно, прозвучало для меня как гром среди ясного неба. Это неприятное слово я слышала в свой адрес только один раз, в глубокой юности, и оно всегда было для меня как серьёзное оскорбление, которое я уж точно не воспринимала всерьёз относительно себя. О чём он говорит? О каком мазохизме? С чего он это взял?
– Ты ведь тоже моральная мазохистка. Понимаешь, о чём я?
И до меня начало доходить. Он невероятно точно вскрыл рану во мне, ту самую, которую я не хотела никому показывать, которая болела до тех пор, но я делала вид, что не чувствую боли. «Нет, мне на самом деле плохо, я не делаю себе специально больно!» – хотела я кричать со слезами на глазах, но ему я не посмела врать. Его слова были уже тогда для меня априори абсолютной правдой, с которой глупо спорить. И после этого начался мой поток рассказов о своей жизни, как мне казалось, бурной молодости и о том, почему всё в прошлом. Я не боялась открыться ему, как всегда будучи уверенной, что он меня прекрасно понимает. Я снова рассказывала малознакомому человеку историю своей жизни, историю своей боли, своих проблем. В какой-то момент мне хотелось расплакаться и кинуться ему в объятья, но я поняла, что это будет выглядеть слишком глупо, как было уже не раз в моей жизни. Но только то, что было и как было, сегодня уже неважно, важен лишь сам факт, что было в моей жизни именно так – глупо, некрасиво… и без продолжения. И я безумно боялась, что эта история закончится так же быстро и безвозвратно, как и все предыдущие мои истории отношений с кем-либо.
Я говорила и говорила, а он внимательно слушал с довольно серьёзным видом. Он ничему не удивлялся, не задавал много вопросов… просто слушал. И я была ему так благодарна за это. И в один момент, после двух с половиной часов моего, по сути, монолога… я вдруг поняла, что начала закрываться. Будто во мне началось какое-то сопротивление, отторжение… Будто я испугалась того, что мой мозг начнёт отключаться, я полностью перестану себя контролировать и опять натворю миллион непростительных глупостей. Я закрыла лицо руками.
– Тебе нужно попытаться разобраться в причинах твоего мазохизма. Ты много всего рассказала, но ты должна чётко понять для себя, что именно подтолкнуло тебя к такому поведению, почему тебе нравится страдать и издеваться над собой…
– Ты действительно считаешь, что мне это нравится? – чуть не плача, спросила я.
– Почитай в интернете о моральных мазохистах. Просто почитай, углубись в эту тему. Ты должна многое осознать, только после этого ты сможешь двигаться дальше.
После этого у нас возникло продолжительное молчание. Внутри меня всё кричало, но я просто сидела и смотрела в пол, не понимая, что происходит, и как долго это будет длиться. А мне хотелось, чтобы это длилось как можно дольше. Только бы он не уходил. Я заметила, как он посмотрел на часы. Внутри возникло волнение и неудобство. Мне стало стыдно, что я потратила столько его времени на себя, на рассказ о своей жизни. Мне хотелось извиниться, а затем стереть в его памяти то, что произошло. Но я не смогла этого сделать. Я не смогла сказать ничего кроме:
