Я долго не могла заснуть и начала думать об Эрике. Я видела его перед собой, вспоминала отдельные моменты… Я подумала о том, что не ценю в должной мере то, что между нами было… Но я понимаю, что специально не погружаюсь в это. Это правильно. Углубляться в свои мысли, фантазии, мечты мне нельзя, но я, тем не менее, всё чувствую… И это большая проблема.
***
Мне снова снился ужасный сон про то, как моей маме было очень плохо, она попала в больницу, мучилась, а я плакала. В очередной раз было страшно, вновь, проснувшись, я подумала: «Слава Богу, что это всё сон. Всё прошло, забудь об этом». Мне уже снилось миллион снов о том, что с моей мамой что-то случилось, либо она пропала, либо ещё что-то страшное мне транслирует мой мозг и выдаёт в виде, как кажется, реальных ситуаций, которые на самом деле нереальны. Мозг человека – самое уникальное, что есть в этой жизни. В своих снах я видела, как моя мама утопает в песке, в море, как уезжает в неизвестность. Море с огромными волнами (на которых сёрферы катаются, или как они говорят, «покоряют») мне снится регулярно. А некоторое время назад мне чуть ли не через день снились падающие самолёты. Это казалось мне удивительным, ведь у меня нет аэрофобии, и я не вижу с экрана, как падают самолёты, я вообще видела это исключительно в своих сновидениях. Когда я последний раз была в самолёте, я уже не могу вспомнить, да и не хочу. Это осталось в прошлом, как и очень многое в моей жизни.
При том, что у меня по сути не было никаких дел, я их себе легко нашла и в итоге как всегда опоздала на встречу с Эриком, который как минимум полчаса, а, возможно, и час ждал меня на мосту. Извиняться и объяснять причину опоздания, которую надо было ещё и придумать, мне было неудобно. Я не знала, как себя повести и что сказать. Единственным вариантом было ляпнуть, что мои часы отстают или неожиданно сломались, хотя это было бы слишком неправдоподобно. К тому же Эрик, по-моему, всё про меня понял, и оправдываться, тем более лгать, было точно ни к чему. Мы пошли на набережную, по которой я гуляла уже слишком много раз и которую не сильно ненавидела, но и приятных чувств уже давно не испытывала, тем более в такое холодное время. Как обычно разговор начался по сути ни о чём: я начала спрашивать его о работе, делать вид, что мне интересно, чем он занимается в студии, какие спектакли они готовят и чем вообще занимаются люди в театральных студиях. Рассказ Эрика об этом занял достаточно времени, после чего он, наконец, спросил, пыталась ли я разобраться в причинах своего мазохизма. Я сказала, что прочитала об этом в интернете, увидела, что очень похожа на типичного морального мазохиста, но вот до копания в глубинах того, что могло бы быть причинами этого явления, не дошло.
– Ты не хочешь об этом думать? Почему? Почему у тебя идёт внутреннее сопротивление? – спросил он.
– Я, честно, не знаю. Понятно, что причины – в детстве. Наверное, я выбрала для себя такую модель поведения… Боялась, что мне кто-то сделает больно, защищала себя от боли…
– Или хотела привлечь внимание… – сказал за меня Эрик.
– Ну да, не буду отрицать. Ну нравился мне такой образ!
– Так ты пойми, это не образ, это, как ты правильно сказала, модель поведения по жизни. И эта модель не приведёт ни к чему хорошему. Сейчас тем, кто сам из себя сделал жертву, не помогают. Тебя никто не будет жалеть, не будет пытаться понять. Сейчас в тренде саморазвитие и вообще всё с приставкой «само», пойми.
