Эта гиблая жизнь - страница 71

Вдруг комната погружается в могильный мрак, вспарывая который, рвется на волю леденящий «Крик из гробницы». Следом в кромешной тьме над гробовой поверхностью появляются «Светящиеся пальцы», сжимающие «Кинжал для левой руки», а из нутра домовины раздается глухой, отсыревше-скрипучий голос:

– «Что сказал покойник?»

Находящиеся в зале призраки разом поворачиваются к Перевалову, словно вопрос предназначался ему и только ему.

Светящиеся пальцы с кинжалом исчезают, гроб протяжно-визгливо, будто из него выдергивают ржавые гвозди, скрипит, и крышка начинает медленно отходить. Наконец она исчезает, растворяется в темноте, и из черного провала гроба поднимается бесплотная фосфорецирующая фигура.

– «Торжествующий мертвец»… «Торжествующий мертвец»… – шелестит вокруг.

– Так что сказал покойник? – повторяет свой вопрос бесплотное явление, вперив в Николая Федоровича жуткий взор, и, не дождавшись ответа от испуганного Перевалова, назидательно изрекает: – А то, что «Смерть нежна». И пусть светлый лик смерти станет твоим верным и вечным спутником.

Мертвец отворачивается от Перевалова и, вдруг выбросив вперед бестелесную светящуюся руку, начинает греметь, как в мегафон митинговый оратор:

– Не остановить «Маятник смерти». «Время убивать настало». И пусть «Агония» умирающих будет самым желанным для вас зрелищем! И взбугрится земля могилами, и настанет «Ад на земле»!..

Мертвец делает паузу, вслушиваясь в рассыпающееся по углам зала эхо, расплывается в продирающей до озноба улыбке и зловеще заканчивает:

– И тогда, неразумные и подлые дети мои, «Я приду и плюну на ваши могилы!..»

Перевалов просыпался в холодном поту и долго потом не мог отойти от увиденного.

…Между тем дела на их плоту, изрядно поредевшем на суверенной стремнине, шли хуже и хуже. Все рушилось и падало, а от уцелевшего воротило и тошнило. Взор надежды устремился на заграницу. Кому было что, меняли родные «деревяшки» на их «зелень». Кому не было – с вожделением ждали из-за бугра тучку с манной небесной в виде гуманитарной помощи.

Перевалову тоже посчастливилось ее отведать. Однажды вместо очередной зарплаты, которую теперь приходилось ждать по несколько месяцев, выдали им в КБ испещренные иноземными надписями коробки с гуманитарной помощью. В картонной коробке чуть больше посылочного ящика был упакован набор красивых пачек с быстро разваривающимися концентратами и разноцветных банок консервов. Жена обрадовалась этой коробке, словно дитя давно обещанной кукле. Она не знала, куда и поставить ее, без конца перебирала и перекладывала содержимое.

Но праздник длился недолго. Первая же вскрытая банка тушенки источала запах такой откровенной тухлятины, что ее пришлось немедленно выбросить в помойное ведро. За ней последовала и другая. Та же участь постигла и просроченные рыбные консервы. Крупы тоже оказались залежалыми и к употреблению непригодными. Из всего содержимого общим весом в десять килограммов более или менее сносными оказались две пачки сухого печенья да пара пакетиков жевательной резинки.

Разочарованная жена почему-то надулась тогда на него, Перевалова, будто именно он подсунул ей несъедобную «манну». А Перевал ову вспомнилась шустрая старушка-христарадница у церковной ограды – ведь она, пожалуй, такой вот милостынькой и в физиономию подающему запустила бы. И правильно бы сделала – не о халяве надо думать, а о «собственной гордости», которая бы позволяла смотреть на буржуев свысока.