В «Бульбяше» Печа отдыхал впервые. Массивные дубовые столы, соломенные абажуры, пивные бочонки вместо стульев, деревянные колёса и вилы на стенах, прислуга в сермягах. С колбас и кусков грудинки капал в жаровню ароматный жир, котёл над огнём вскипал пеной, пахло мёдом и дымом.
Весь этот пафос тянул на тройную наценку.
– Пулярку, пожалуйста, – не открывая меню, сказал Ник официантке в переднике. – Две половинки. Сушёную корюшку, гренки с чесноком и два пива.
Посетителей было не много, только один стол не пустовал: в углу на бочонках сидело трое мужчин, шумно, зычно, налегая на содержимое кувшина, стуча липовыми ложками.
– Цимус, ещё какой, – Печа осматривал внутренности «корчмы». – А что ты там хитрое такое заказал, а?
– Пулярку? Жирную кастрированную курицу.
– Чего?
– А того. В средние века Европа научилась измываться над курями весьма изысканно. Кроме обычной курочки, которая отваривалась в бульоне, и цыплят, обычно поджариваемых, имелось ещё два вида. Пулярка и каплун.
Печа положил на край стола пачку сигарет, сверху – зажигалку.
– А каплун – это старый, больной петух-евнух, да?
– Почти. – Никита придвинул стул-бочонок ближе, снисходительно улыбнулся. – Это кастрированный петух, специально раскормленный на мясо. Кормили от пуза и запекали беднягу. – Он поднял вверх палец. – Парадное блюдо, хочу заметить!.. Только причём здесь белорусская народная кухня, я не понимаю, но – хозяин барин.
– Значит, фиглярка…
– Пулярка.
– Если выбирать, то бабу, конечно, пусть и кастрированную. Всё приятней, чем мужика.
Пока из опустевшего кега краником цедили пиво – первому желанному бокалу всегда что-нибудь мешает, – Ник спросил:
– Видел в сети фотки пришельцев?
– Ага, давай, как же. Комп накрылся. А что, есть?
– Да куча. Только почти все липа. А сегодня на «Строке» появились – там вроде гимпом2 не увлекаются. Качество дерьмовенькое, но…
– И что?
– Страх болотный, бррр, – Ник картинно поёжился. – Вместо рук – лапы богомола, тело раздутое, бугристое, как тесто на пиццу, ног не видно, может, и нет вовсе, а фэйс на термостатический смеситель похож – продолговатый, блестящий, два глаза по бокам, и краником хобот висит.
– Блять, – скривился Печа. – Серьёзно?
– Забыл! Рот в брюхе, сраная топка. В чате писали, одному спецназовцу голову на раз отхватил, по недоразумению.
Печа прищурился.
– Да нет… Ты гонишь! А, сука, я чуть не повёлся!
– Чуть… ха! Проглотил за милую душу.
Принесли две оловянные кружки с пенными шапками. Друзья чокнулось, жадно приложились.
– Так что, – продолжил Печа после приятной паузы, – есть всё-таки фотки?
– Есть. Но муть нечёткая. С Эвереста, наверное, снимали. Или монтаж. Или аниме.
Допили пиво – мало его было, слёзы, и только. Ник заказал ещё по одной кружке. Платил сам, Печа не спорил.
– А это кто? Шеф-повар? – Печа показал глазами.
С лестницы спускался брючно-пиджачный мужчина.
– Администратор.
Администратор был узкоглазым. Тут европейское средневековье от стыда поперхнулось и закашляло. Он подошёл к столику в углу и принялся о чём-то беседовать с одним из посетителей. В руке – смартфон, с которым он постоянно сверялся, будто с переводчиком.
– О! Глянь на него, Ник. Элита пролетариата, – усмехнулся Печа, и усмешка его была весьма неприятной. – Как в этой стране устроиться на нормальную работу, когда этих чмошных иммигрантов хоть седлом жуй?! И все специалисты, куда там… Немчура, пшеки, япошки, пиндосы, азеры эти… везде! Директора компаний, консультанты, инженеры, прорабы, администраторы… Хавай кебаб, простой русский гражданин…
