Это Фивы. Роман со стихами в полстолетия - страница 12



Ребенок с солнечной головкой,
С надежным, верным словом «ой!»
14 июня 1975

329. Сороть

Там, где барин давал шенкеля аргамаку,
Пьяной кровью своею гонимый,
И дуб-патриарх расцветал,
и в атласной рубахе
Пулю в пулю сажал,
будто лорд знаменитый,
Весь молвой перевитый
Беспечный помещик скакал.
Он скакал, бросив повод, бочком,
И бродяжил хохочущий разум,
Спотыкался на мелочи, иволге, и –
замирал.
Осторожно ложился в траву
И тогда оживали два глаза,
Оживали глаза,
Разводя влажнозубый оскал…
Ближе к вечеру встала плотва,
заиграла уклейка.
Водомеры чертили небесную качку воды.
И под чистый скрипичный концерт
из транзистора на батарейках
Озабоченный лодочник в срок завершает труды.
21 июня 1975

330.

Что ж, напишу из последних сил,
Из последних сил нацарапаю:
Был человек. Он немного просил.
Был и ушел тихой сапою.
Был человек. А осталось рванье.
Май мой! Листва полуночная!
О, как зарыться, как скрыться в нее!
Жизнь моя, девка восточная!
Тихо. Уймись. Отойди. Не маячь.
Бешенство. Темень. Паскудство.
Разве что детский забавный плач.
Разве что хмурость напутствий
Тех, кто в себе, будто в танке, горел
Июль 1975

331. На лодке

Мотор чадил. Волна бежала.
Старик смотрел из-под руки.
Большое небо принижало
Нас в этой ямине реки.
Но мы карабкались по склону
Громадной ладожской воды.
Здесь были чайками вороны,
А вместо волн куски слюды.
Тонула Шлиссельбурга горка,
Немой истории предмет,
Ее надежная подпорка
И обстоятельный ответ.
А дальше – сузилось значенье
Больших, туманных, важных дел
И, якорем уняв крученье,
Старик негромкое запел.
Он пел, разматывая леску,
О легкомысленной вдове,
Которая еще невестой
Ловила пташек в мураве.
Затем лишь голые инстинкты
Нас продолжали волновать,
И в мире был уже один ты
И эта водяная гладь.
А рыбы шевелили ртами,
Кидаясь слету на крючок,
И только тем общались с нами,
Блюдя бойкот, храня молчок.
25 июля 1975

332. Восьмистишия

1.
Мягкие, сладкие губы кино.
Терпкость подмышек. Закинуты руки
В зал, где столетнее льется вино,
Кубки звенят. Мальчик плавает в стуке
Сердца. Он любит беспечную прядь
И, зарываясь лицом ослепленным
В запах волос, забывает дышать
И просыпается слабым и томным.
2.
Мягкие, сладкие губы кино.
Терпкость подмышек. Закинуты руки
В зал, где ушедшее отражено
В юном и трепетном замкнутом круге.
Разве привидится старый вокзал,
Смуглая девочка в стоптанных тапках?
Век или черт алый бант повязал
Голой той девке с соском-бородавкой?
3.
Мягкие, сладкие губы кино.
Терпкость подмышек. Закинуты руки
В зал, где потешно прищурился сноб
И молодеют глухие старухи.
Сколько ни пой, как судьбу не тревожь,
Как ни гадай на цветах и сирени,
Снова Рембо на ребенка похож,
Словом рождая лиловые тени.
27 июля 1975

333.

Так встань у палатки и лесу ответь,
Что было с тобою, что было.
Глазам твоим в белых ночах зеленеть.
Глазами твоими в разлуках болеть,
Чтоб небо и то зазнобило.
Беспечная врунья, слепой стебелек,
Хозяйка июльской поляны,
Твой мир переменчив, как вечный намек,
Светающий воздух росистых дорог,
Заманчиво легкий и странный.
Ты вздрогнешь во сне, ты обидишься вслух
И розовой крови цветенье
Расскажет, как пахнет роса поутру
На щеках, на шее в одном или двух
Мгновениях от пробужденья.
4 августа 1975

334. Дон-Кихот

Как мир заманчив для атаки,
Когда с открытою душой,
С объятьем, созданным во мраке,
Ты мчишься, нежный и большой.
Твой конь одним с тобою дышит,
И слезы братства горячи…
Толпа сомкнулась. И бренчит
О латы бедная уздечка.
Уныло виснут удила.