Мать, родив, вскоре пустилась во все тяжкие. Тайком, конечно. Какое-то время она умудрялась скрывать от отца связь с его же водилой, которого отец приставил к ней.
Всплыло всё случайно. Просто на эти свои «свидания» она зачастую брала меня. Для прикрытия. Отец хоть и редко бывал дома, но, естественно, ее контролировал, как мог. Охрана и прислуга докладывали ему каждый вечер, чем она занималась весь день.
Вот она и таскала меня с собой, типа, на прогулку, в поликлинику, на массаж, даже какое-то там плавание грудничковое придумала. Сама тем временем была с этим водилой. Меня, как я понял, они закрывали на кухне или на балконе – лето было – и врубали музыку, чтобы плач, если что, не мешал любви.
В тот день тоже поставили люльку на балкон. Внезапно начался ураган. Ветром сорвало кусок шифера с крыши. Ну и прилетело в люльку, то есть – в меня. Эти, конечно, ничего не заметили – у них там свой ураган был.
Водила потом, когда отец его допрашивал, сдал мать с потрохами. В том числе сообщил, что мать, обнаружив в конце концов под обломком меня в луже крови, не помчалась в больницу, а стала лихорадочно соображать, какую бы басню придумать для отца. И потом целый спектакль для него разыграла, как гуляла в парке и вдруг… Отец, конечно, быстро всё выяснил и дал ей время только на то, чтобы собрать вещи и убраться из города навсегда, пока его юрист готовил документы.
– И это она еще легко отделалась, – подытожил отец. – Ты два месяца в реанимации лежал. Чудом выжил. Сейчас я бы ее так просто не отпустил.
***
Места и правда всем хватило с трудом. Но в кабинетах не стулья, а диваны, так что наши потеснились.
– Я могу и к кому-нибудь на колени, – предложила Михайловская.
Гаврилов и Ямпольский тут же изъявили готовность усадить ее к себе. Она еще немного покрутилась, повздыхала и села к Ямпольскому.
– Будешь меня лапать – получишь, – предупредила она.
Нам принесли несколько папок с меню.
– И что, можно хоть что заказывать? И это будет бесплатно, да? – спросил Гаврилов и начал вслух перебирать блюда, не зная, что выбрать. У него аж глаза разбегались.
Готовят здесь у отца прилично, даже я это признаю. Слава богу, поваров он нанимал не по внешним данным.
– Я есть не хочу, – протянула Ларина. – Я бы только коктейль заказала ванильный или клубничный…
– Слушайте, ну что вы все как дети Африки? Оголодали, что ли? – снова подала голос Михайловская. – Давайте лучше решим, что будем делать с этими предателями.
– Что обещали, то и сделаем, – не отрываясь от меню, пробубнила Патрушева. – Заловим эту малохольную и уроем. Не сегодня, так завтра.
Я сразу представил, как толстая выбивает дух из этой бледной немочи Третьяковой. И настроение еще больше испортилось.
– Да это гон, – бросил я.
– Почему? – сразу вскинулись девчонки.
– Да отвратно это – когда девки дерутся.
– Да ну, – протянул Ямпольский. – Меня, наоборот, это заводит. Особенно когда в белье, в грязи…
Но девчонки его ремарку пропустили мимо ушей. И сразу подрастеряли боевой дух.
– Ну а как тогда?
– Да никак. Пусть живет.
– Герман, ну так нельзя… Ее все равно надо наказать! Согласна, бить – это бред. Кое у кого просто на все один ответ, – Михайловская укоризненно покосилась на Патрушеву. Та аж чуть не поперхнулась от возмущения.
– Ты же сама сказала… – начала толстая.
– Не знаю, кто и что тебе сказал. Не о том речь, – оборвала ее Михайловская. – Третьякову надо наказать за предательство. Нельзя такое спускать. Она нас всех предала и подставила!
