Тут раздался хлюпающий звук. Изо рта Кирсти вырвался тонкий мяукающий крик. Припадок пока отступил. Она не умерла. Придется снова поднять дозу лекарства от эпилепсии, хотя оно и давало ужасные побочные эффекты, в том числе запоры, означавшие, что придется постоянно пользоваться суппозиториями. Эндрю плакал, опустив голову на руки. Слишком поздно она поняла, что Адам все это видел. Как снова едва не умерла его сестра, как его родители потеряли самообладание, как плакал отец и кричала мать. И он замер на месте, трехлетний малыш с очень взрослым выражением смятения на бледном личике.
Первый месяц после рождения Кирсти главной задачей было не дать этому маленькому тельцу умереть, заставляя его проглатывать хоть немного молока с помощью трубок и пипеток. Кейт почти не выпускала малышку из рук, опасаясь, что она просто перестанет дышать и умрет. Казалось, будто часть ее собственного тела, хрупкий и трепещущий орган каким-то образом оказался снаружи. Практически не было времени думать о том, почему ребенок родился именно таким.
После того дня в больнице, когда врач объяснил, что девочка родилась с «аномалиями», как только Кейт немного пришла в себя, их отправили домой, чтобы там они могли самостоятельно принять решение. Состояние малышки не имело названия, и даже не было понятно, в чем оно заключается, не было никаких четких указаний. Если Кейт и позволяла себе задумываться, учитывая охватившее ее отчаянное потрясение, то ощущала она только чувство глубочайшей несправедливости: «Почему? Почему именно я?» Но неизвестные ей люди трудились в своих лабораториях, анализируя образцы крови и разглядывая их в микроскопы, и вскоре они с Эндрю снова оказались в теплом и тихом кабинете генетика. Кейт даже подумала, не оборудован ли он звукоизоляцией, чтобы заглушить отчаянные рыдания, которые наверняка должны были часто раздаваться в этих стенах. Она обратила внимание на бумажные салфетки на столе врача, которая негромким голосом произносила множество цифр и длинных слов, говоря что-то об инверсии, дупликации и мутациях. Последнее слово оторвало Кейт от созерцания плаката на стене, изображавшего призрачную пару хромосом, напоминавших извивающихся червей.
– Она – мутант?
Врач ответила ей с доброй, но чуть раздраженной улыбкой.
– Это просто означает изменение в ДНК. Многие мутации благоприятны – так на Земле и получается разнообразие.
– Да, я знаю. Я училась в университете.
Она услышала, как сидевший рядом Эндрю вздохнул, но не стал упрекать ее за грубость. Во всяком случае, не перед доктором.
– Разумеется, – примирительно ответила генетик. – Тогда вам известно, что иногда подобные изменения идут не в лучшую сторону. Как будто что-то ломается при копировании. ДНК начинает напоминать неисправный ксерокс.
Кейт моргнула. Неужели она сейчас услышала от врача метафору из офисной жизни?
– Что это значит, доктор? – Эндрю выбрал правильный тон – почтительный, чуть испуганный.
Кейт же просто кипела яростью от шепелявого голоса этой женщины, от рекламной продукции фармацевтической компании на ее столе, от самой необходимости быть здесь.
– Это значит, что Кирсти останется инвалидом. Но мы пока не можем сказать, насколько тяжелым будет ее состояние. Такие генетические отклонения часто бывают уникальными – в мире может не оказаться больше никого с подобным нарушением.
– У него нет названия? – спросил Эндрю.
