Это могли быть мы - страница 24

Ее взгляд переключился на сына, сидевшего в детском кресле, укутанного в пальто. Адам сжимал в руках игрушечного солдатика и хмурился – его по-прежнему пугали новые места, новые люди, новые ощущения. Иногда Кейт было невыносимо смотреть на него – столь отчетливо она видела в его голубых глазах отражение собственных мыслей. «Глупость какая!»

Теперь ему было пять. Кирсти было три, и каким-то образом она была еще жива. Кейт было тридцать три – ее день рождения теперь навсегда связан с днем рождения дочери, вечно омрачавшим воспоминания. Кейт не знала, будет ли она еще когда-нибудь отмечать свой день рождения. В тридцать три года казалось, что жизнь закончена. Она не вышла на работу и, возможно, никогда не выйдет. Там, где раньше она чуть самодовольно оглядывалась через плечо, словно выигрывая забег в школе, намного опережая соперников, теперь она безнадежно отставала. Должность диктора досталась двадцатишестилетней коллеге с блестящими мелированными волосами, в то время как мир Кейт ограничивался домом, парком и воротами школы Адама. Когда Кирсти исполнится пять, она получит право на дневной уход, однако было неясно, на сколько дней в неделю. Но это была не ее вина. Кейт протянула руку и убрала влажные волосы со лба Кирсти. Сегодня она одела дочь в джинсовый комбинезон с вышитой на груди пчелкой: милый наряд, рассчитанный на ребенка на два года младше – такой маленькой она по-прежнему была. Кейт цеплялась за собственную злость, потому что нежность давалась ей труднее. Злость придавала ей сил, превращая в автомат. Если бы она позволила себе размякнуть, представить себе, каково приходится ее дочери, то сразу сломалась бы.

– Приехали, – весело сказал Эндрю, останавливая машину на парковке перед церковью.

Он всегда водил машину беспокойно, будто извиняясь перед другими водителями. Кейт с секунду сидела неподвижно, и он тоже, словно им обоим не хотелось расстегивать ремни и идти внутрь. Церковь располагалась в приземистом сером здании, покрытом штукатуркой с каменной крошкой. В единственном зарешеченном окошке горел оранжевый огонек.

– Ну, пошли, – Эндрю решительно отстегнул ремень.

Иногда, когда они говорили о детях или смотрели что-нибудь интересное по телевизору, или пытались устроить что-то вроде семейного выходного, можно было не обращать на это внимания. Но в душе или посреди ночи, глядя в усталую спину Эндрю, ей в голову приходила только одна мысль. «Я его не люблю». После шести лет брака она больше не любила мужа. Наверное, она слишком хорошо его знала. Больше не осталось ничего непознанного, ни единой новой страницы в книге их отношений. Они стали парой, которая совместно ухаживает за детьми, только и всего, а впереди лежало еще лет пятьдесят. Несколько месяцев назад в лондонском метро произошел взрыв, а она даже и не подумала побеспокоиться об Эндрю, пока тот не позвонил в панике из своего офиса. Наверное, если она, услышав о теракте в городе, где работал муж, даже не вспомнила о нем, это что-то значило?

Эндрю никогда не заговаривал о зияющем провале между ними, если не считать предложений о психотерапии, праздниках, семинарах или группах. Он уходил на работу, потом возвращался домой и, даже не переодевшись, убирал с пола рассыпанную муку или игрушки, или обрывки газет, или, как в один особенно неудачный день, дерьмо. По выходным он водил детей в парк или на игровую площадку, или на экскурсии по историческим местам. Он был хорошим. Он усердно работал, и не его вина, что ему приходилось засиживаться на работе допоздна или что поезд, несмотря на электрифицированную третью рельсу, часто задерживался из-за льда, ветра или жары. Не было его вины и в том, что она постоянно злилась и вымещала свою злость на нем, не имея возможности выместить ее на детях. Но все равно, Кейт не знала, насколько она может запустить все, прежде чем он начнет высказывать претензии. Они даже не притрагивались друг к другу уже целый год, если не считать случайных прикосновений, когда передавали друг другу деньги или тарелки, или детей. Попытаться найти эту любовь и обнаружить, что ее больше нет, оказалось так же неожиданно, как оступиться на лестнице. Как будто она вдруг разучилась дышать или производить какое-нибудь другое действие, способность к которому обычный человек воспринимает как должное.