От девки, которая на самом деле похожа на отмеченную богиней.
У двери дежурила Оресия; прежде чем отпереть Еве дверь наружу, она внимательно посмотрела на девушку и проговорила беззлобно:
— Ох и учудил твой папаша…
— Он честь жрицы защищал, — ответила Ева.
— Назащищался, — грубовато сказала Оресия, но тут же снова сбавила тон: — Ты не терзайся, храмовникам не скажут ничего. Стража потолкует с твоим отцом, разъяснит ему, как делать не надо, и домой отпустит.
— Вы уже позвали стражу?
— Мальчонку одного послали, так что скоро будут, — кивнула жрица.
— Неправильно это, — протянула Ева.
— А руки распускать? — прищурилась Оресия. — Забыла, что ль, каковы заветы нашей богини?
— Забыла, — якобы простодушно ответила Ева, и жрица-смотрительница, припомнив, что девице по голове дали, язык прикусила.
Ненадолго, впрочем, прикусила.
— Так это правда? — поинтересовалась Оресия. — Позабыла все? А я думала, ты просто испугалась сильно, вот и не признала тогда родителей… И меня не помнишь?
— Не помню.
— И храм?
— Ничего не помню, — сказала Ева. — Даже дом родной и комнату свою. И себя-то не помню…
— О-о-ой, горюшко… до чего же ты девица невезучая… — покачала головой Оресия.
— Матушка Рагенильда сказала, что богиня вернет мне память, а потом и укажет новый путь, — заявила Ева скромно и с надеждой.
— Новый путь? — ухватилась Оресия.
— Да. Нельзя мне жрицей быть, не отмечена я, не избрана, как вы, — вздохнула Ева, почувствовав, как интересует жрицу эта информация. — Неугодна я. Матушка так добра и сострадательна, что даже побледнела, говоря об этом, и голос ее задрожал… — Девушка снова вздохнула и бросила быстрый взгляд на Оресию, изучая реакцию.
Реакция была, и еще какая! Черные, как подведенные брови жрицы поднялись высоко, аж к самому краю чепца, а потом вернулись обратно, куда им положено.
Ева решила продолжать спектакль; приняв вид, что вот-вот заплачет, она проговорила жалобно:
— За что мне это, понять не могу. Мама говорит, я хорошей была, папа умницей называет… почему же я негодна? Что я такого натворила? Почему богиня меня испытывает?
— Ну-ну, девочка, — расстроилась Оресия и прижала к своему крупному телу Еву.
— И папу из-за меня побьют, — всхлипнула девушка, — ведь мне та жрица молодая дверь отперла… Это я виновата, я всем приношу несчастье, все страдают из-за меня!
Ева удивилась, когда на ее глазах появились слезы – надо же, как в роль вошла! Оресия погладила притворщицу по голове, отстранилась, поглядела в ее лицо и сказала решительно:
— Идем-ка со мной! Отварчиком тебя напою сладеньким.
Ева еще раз шмыгнула носом и послушно пошла за жрицей.
Разжалобить Оресию оказалось хорошей идеей: жрица отвела плачущую Еву в сад, усадила на лавку и сходила за успокаивающим отваром. Попивая отвар, похожий на жидкий ягодный кисель, Ева бросила еще пару-тройку фраз для затравки, а потом стала внимательно слушать Оресию. Желая успокоить девушку, жрица рассказала, что если кого в храме и считают особенной, то именно Эву Лэндвик, и большинство сестер уверены, что Рагенильда так долго не принимает ее в жрицы, потому что это часть ее длительного испытания.
— Так что хватит слезы лить, — подвела итог Оресия. — Веди себя достойно и станешь той, кем мечтаешь.
— Я не помню, о чем мечтаю…
— Вспомнишь, все вспомнишь. Призовет тебя еще Рагенильда, вот увидишь.
К ним подбежала одна из жриц и сообщила, что пришла стража.
