— Зря.
— Наверх, я сказал! — прогремел Брокк.
Из кухни на шум вышла Гриди; увидев раскрасневшегося мужа и усмехающуюся дочь, она сразу поняла, в чем примерно проблема – нынче у них с Ливви одна и та же проблема — и все же спросила:
— Что такое? Что за крики?
— Ничего, — ответила ей дочь, перекидывая за спину массу светлых волнистых волос. — Папенька снова бушует. И снова зря.
— Зря? — переспросила Гриди.
— Ага, — лениво протянула Ливви и последовала к лестнице; шла девушка медленно, уверенно. А что? Она не девчонка уже, чтобы ее наказывать, папаша и оплеуху не посмеет дать, а если посмеет – она уйдет сразу и категорически. Она, в общем, и так уйдет, конечно, но когда представится удобный момент…
Брокк только беззвучно кулаком потряс – никаких сил уже на эту паршивку не хватает! А Гриди лишь вздохнула.
Ева тоже из кухни выглянула, но Ливви уже поднялась. При виде старшей дочери Брокк проговорил виновато:
— Не дошел до лекаря. Соседа встретил, а он мне говорит – видел Ливви твою около университета. Крутилась, сказал, перед студентиками этими. Перед такими же хлыщами, которые… — мужчина осекся и закончил: — Выпороть бы ее, дуру.
— Тогда совсем потеряем, — сказала Гриди и, шагнув к Эве, приобняла ее за плечи: хоть девица и казалась теперь вполне здоровой с виду, и на ее щеках после ужина появился румянец, а в глазах блеск, Гриди все равно было страшно.
Дурной сегодня день – волнительнее прочих. А ведь светлый тин…
— Лекаря поздно уже звать, наверное, — добавил Брокк, тоже поглядывая на Эву.
— Не страшно, у меня уже ничего не болит, — ответила Ева. — Не надо лекаря. Вы лучше поужинайте, отдохните.
Брокк поморщился, услышав «Вы», и Гриди произнесла с успокаивающими интонациями:
— И правда, ни к чему в такое время беспокоить лекаря, да и ужин остынет. Все дома, все хорошо.
— Хорошо, — проворчал Брокк, согласившись с домашними: пока доберется до Широкой, пока коляску наймет, пока доедет, будет уже неприлично беспокоить лекаря. Да и Эва стоит румяная, не качается.
Закрыв дверь и окна, Лэндвик последовал на кухню; Гриди, желая расслабить супруга и зная, как именно нужно для этого действовать, подала ему тушеные овощи, зажаренные до приятного хруста колбаски, хлеб и пиво и начала жаловаться на цены: торгаши совсем обнаглели, за дурной рис требуют хорошую цену…
На улице стемнело, и в кухне зажгли лампу; Гриди отнесла ужин Ливви, но девушка отказалась от еды, заявив, что сыта. Брокк хмуро глянул на нетронутую еду и, отставив кружку с пивом, поднялся из-за стола.
Ева чуть не шарахнулась, когда этот крупный и грозный с виду мужчина с густыми усами шагнул к ней и поцеловал в лоб; Брокк же, занятый тягостными мыслями, не заметил, как напряглась дочь, и вышел из кухни.
Убрав со стола, Гриди повела Еву на второй этаж, рассказывая, что раньше она ночевала с сестрами в одной комнате на третьем этаже, но когда стала помогать в храме, ей выделили отдельную комнатушку на втором этаже, а позже и вовсе пристрой сделали. Младшие же, Ливви и Кисстен, делят одну спальню на третьем этаже. Сейчас, правда, Кисстен гостит у родичей в деревне, поэтому Ливви спит одна… по крайней мере, остается на это надеяться...
Сказав это, Гриди остановилась и покраснела; подобные разговоры она старается не заводить в присутствии невинной старшей дочери, почти жрицы. Однако Ева ничего такого в этом не углядела и вообще она была занята более важными вещами – как, например, не споткнуться на этой узенькой скрипучей лестнице!
