Наконец, опасная лестница была преодолена. Гриди свернула вправо, открыла дверь и вошла в комнату первой. Войдя внутрь следом за женщиной, Ева увидела решетчатое открытое окно, неудобную даже на вид кровать, сундук у стены, стол и стул; внимание девушки привлекли расшитые узорами полотна, развешанные на стенах. Подойдя к оной из стен, Ева пригляделась, разглядела в узорах животных и коснулась полотна пальцами.
— Какая красота, — прошептала она восхищенно.
— Ты сама вышила, — с гордостью сказала Гриди. — Руки у тебя золотые. Как и сердце.
Ева растерялась и почувствовала себя притворщицей, хотя вряд ли есть ее вина в том, что она сейчас здесь в теле старшей дочери Лэндвиков… Но Гриди ответа и не ждала: она подошла к столу, зажгла на нем свечу с помощью лампы, затем открыла сундук, вручила девушке рубашку на смену, взбила единственную подушку и «напомнила», что ночной горшок под кроватью.
— Мы спим в соседней комнате, — сказала Гриди потом, — и если тебе что-то понадобится или заболит снова голова, буди нас сразу, не стесняйся.
— Не заболит, спите спокойно, — заверила Ева. — И спасибо вам.
— За что? — печально спросила Лэндвик. — Пока боги позволяют нам жить на этом свете, мы с отцом всегда будем с тобой и никому не позволим тебя обидеть.
И Ева, как ни странно, почувствовала себя защищенной, хотя знает этих Лэндвиков всего ничего. Гриди захватила лампу, пожелала дочке покойной ночи и вышла из ее комнаты, прикрыв дверь.
Оставшись одна, Ева огляделась внимательнее, прошлась снова по комнате, глянула в окно на улицу – где-то вдалеке еще плыли какие-то огни, слышались отголоски разговоров, но в целом девушку поразили эти невероятные темнота и тишина: ни плясок ночных огней, ни визга шин… К запаху же, так отличающемуся от запаха казанских улиц, она уже притерпелась.
Ну и положение! Недавно легла спать у себя, а теперь приходится укладываться в другом мире в чужой кровати… и в чужом теле!
Ева вдруг запаниковала, начала расхаживать по комнате; если бы не скрипучий пол, она бы так и расхаживала, пока не устала или голова бы не закружилась. Сглотнув, девушка села на кровать, в самом деле оказавшуюся жесткой, заглушила панический приступ и сказала себе, что где бы она ни оказалась, страх не поможет. А вот трезвый взгляд на вещи – очень даже. Она, по крайней мере, под защитой семьи, ее кормят-поят, и кровать – вот она, собственная, хоть и жесткая. А остальное… остальное как-нибудь утрясется, уляжется, прояснится.
А может, она проснется вскоре и подивится этому причудливому сну…
Утром Ева проснулась в той же кровати и в том же теле; все косточки болели.
Чуда не произошло, она все еще здесь… Снова начал наползать страх и жуткие мысли о том, что же произошло. Она умерла и потому сюда переместилась или просто переместилась? Если последнее, то что же будет с Владом, с родителями? Как же Евин кот?
Почему это случилось с ней? Может, она исчерпала запас счастья, положенный человеку, и вселенная решила восстановить баланс, отправив ее в тело той, у которой был недостаток счастья?
— Ну ты и философ, — пробормотала себе под нос Ева, поднялась и застонала, ощутив легкую боль во всем теле. Вот так на жесткой кровати спать…
Кряхтя, Ева открыла окно, чтобы впустить свежего воздуха. Вместо свежести внутрь проникло нечто антонимичное, и девушка, поморщившись, отошла. Почему она, спрашивается, переселилась в такие условия? Если душа выбирает, куда перебраться, почему не выбрала холеное тело где-нибудь в королевском дворце?
