Выражение лица Жоржа вновь приняло благодушные оттенки, он продолжил свой рассказ как ни в чем не бывало:
– Вот вам простой вопрос, который тогда озадачил нас с Жаком: как выглядит эта комната, когда в ней никого нет?
– Никак не выглядит, – отозвался Юрис, уже вполне оклемавшийся и даже бодрый. – Для того, чтобы она как-то выглядела, нужен наблюдатель, ведь именно он выбирает откуда смотреть. Вид комнаты зависит от точки расположения смотрящего, а этих точек – тысячи даже в этом небольшом помещении, включая затейливые ракурсы с потолка или с той стороны открытой форточки. А ежели еще учесть специфику именно человеческого взгляда? Он же ограничен особенностями строения глаза, отличного от такового у кошки, мухи, случайно залетевшей птицы и приборов, настроенных на инфракрасный или ультрафиолетовый спектр. Наблюдателем-то оказаться может не только человек. В итоге мы получим еще больший парадокс – чем обозначенный в первоначальном вопросе. Получается, что даже находясь в комнате, мы воспринимаем ее совсем не таковой, какая она есть на самом деле, – молодой человек, разгорячившись, принялся уснащать речь все более широкими жестами, да так, что опрокинул стакан – пролившееся вино заструилось по неровному столу в сторону Актёрыча и вскоре полилось ему на брюки, что, впрочем не вызвало никакой реакции последнего, продолжавшего пребывать в позе сдувшейся куклы. Юриса собственная неуклюжесть тоже ничуть не смутила, и он, уже скороговоркой, завершил свою реплику:
– Стало быть, вообще нет никакого «на самом деле»!
– Резонно, – заметил старик, – более того, давайте вспомним о неком универсальном Вездесущем Наблюдателе. Назовем его, вослед за Гермесом Трисмегистом – умонеспостижимой бесконечной Сферой, центр которой в каждой точке, а периферия отсутствует. Если этот Вездесущий наблюдает из каждой возможной точки, во всех возможных ракурсах, да еще и неким совершенным взором, включающим весь спектр оптического диапазона, то совокупностью всех этих миллиардов взоров – является почти полнейшая абстракция!
– Белый шум? – хвостатый малый, видимо, решил блеснуть эрудицией, но вопреки ожиданиям Фёдора, в этот раз Магистр оставался благодушен, и вместо того, чтобы, как и прежде, прищемить ему язык, даже одобрительно кивнул:
– Почти белый! Ведь эта комната все же отличается от соседней и от тех, что ниже этажом, и от миллионов других комнат на Земле. В ней по-своему расставлена мебель, своя гамма красок, освещения и других мелочей. Поэтому я и сказал, что не полнейшая абстракция, а почти полнейшая. Это малюсенькое «почти», так много значащее порой для конкретного человека, для Всевидящего Ока воображаемой бесконечной Сферы даст всё-таки некоторую индивидуальную окраску абстракции, являющей собой эту комнату. Если, допустим, ограничить наблюдение радиусом квартала, то разница индивидуальных оттенков совокупного восприятия этой комнаты и соседней, также как и других, находящихся в этом радиусе – еще будет как-то заметна. Но такое обрезание Сферы – лишь мысленный эксперимент, ибо по определению она бесконечна. Да взять хотя бы масштаб города – разница уже будет исчезающее мала, а коли мы выйдем на масштаб Земли, а тем более, к примеру, Галактики… И тут ты, мой юный друг, прав – все есть белый шум или, скажем, абстракция, созерцающая сама себя.
– Ух ты, – вновь не удержался Юрис, – выходит, что для Бога или как Его поименовал Трисмегист – Сферы – ничего не существует, ведь для того, чтобы из масштабов Галактики сфокусироваться хотя бы до размеров Земли, нужно столько энергии, что случись у Него желание это сделать, на месте Земли мгновенно оказалась бы черная дыра! Выходит, нас нет для Бога? Но, тем не менее, мы каким-то образом существуем для самих себя.
