Вагона битого куски,
Пакеты, ящики, коробки,
Разнообразные мешки.
И сам собой тогда издался
Вздох облегчения у ней:
Вагон упавший был почтовым,
В котором не было людей.
«Сейчас спасатели прибудут
И из экспресса экипаж,
А если тут меня застанут
И мне припишут саботаж?
Попалась, скажут, партизанка,
А отчитаться-ка изволь:
Взорвала рельсы и украла
Посылку или бандероль?»
Причины были и серьёзней
У Люды избегать людей,
И, раз не требовалась помощь,
Исчезнуть лучше было ей.
Людмила двинулась обратно
Вглубь леса, вдаль от полотна,
И вдруг услышала негромкий,
Но очень странный звук она.
То не был голос человека,
Однако ж и таких зверей,
Хотя в тайге всю жизнь прожила,
Не доводилось слышать ей.
Людмила в страхе огляделась,
Не веря в орган слуха свой,
И тут услышала повторно
Утробный, страшный тихий вой.
С минуту постояв, вглядевшись
В то место, где рождался звук,
Людмила смело зашагала,
Сдержать стараясь сердца стук.
Там находился незнакомец:
Повиснув на ветвях кустов,
В крови лежал, грязи, отключке,
Иль вовсе был уже готов.
А на груди его котяра
Сидел, ободран о кусты,
И выл, хотя обычно этим
Не занимаются коты.
Людмила к юноше приблизясь
И пальцы к шее приложив,
Пульс ощутила, убедившись,
Что он ещё немного жив.
Тут Люда вспомнила некстати
Про санитарок на войне
И то, что вынести солдата,
Она могла б сама вполне.
Взвалив Евгения, попёрла,
Не разбирая, по кустам,
А следом кот, в грязи по уши,
Засеменил за ними сам.
Сошло потов не семь, а десять —
Таскать бойцов, однако, жесть —
Пока на холм первоначальный
Сумела с Женей Люда влезть.
На том холме стояла тачка
Набита свежей черемшой.
В ней разместивши, свою ношу
Людмила повезла домой.
Игнатий вздрогнул и проснулся
За тем, чтоб спину почесать:
«Неплохо бы сейчас пивасу!» —
И тут же спящим стал опять.
