Он уже давно мне предлагал так сделать!
– Я посмотрю, как все будет…, – пробормотала она, лежа на его плече.
– Послушай, у тебя ничего не болит? Ты здорова? – спросил Петр, хотя знал, что ведуны и колдуны никогда не болеют, не говорят, сколько им лет, и им не свойственны многие вещи, которые так досаждают обычным людям. Но зато они болели другими болезнями. Им куда больше, чем простому люду, были присущи боязливость, беспокойство, ответственность за других, за свое волшебство.
Эвешка всегда чувствовала себя настороженно – ведь она была уже фактически мертва сотню лет, но скрывала это. Волшебство помогало ей в этом. Потом она вышла замуж за такого вот сорвиголову, но он никак не мог понять всех ее страхов и беспокойств.
Но Эвешка и в самом деле чувствовала, что с нею что-то было не так.
Какое-то чувство внутреннего беспокойства постоянно напоминало о себе.
Но что это могло быть такое? Впрочем, Петр все же считал, что понимает женщин достаточно – по крайней мере тех, с которыми он общался в годы своей бурной молодости. Но то в основном были купчихи да скучающие дочки кабатчиков. Характер жены его мало интересовал, только иногда он удивлялся, как такое может быть – одним только желанием или заклятьями заставлять заставлять попутный ветер надувать паруса.
Но для него Эвешка была женой, и потому все ее таланты он справедливо рассматривал как принадлежащие ему.
– Да нет, – наконец подала голос Эвешка, – ничего у меня не болит!
Просто как-то муторно на душе… Не знаю, может быть, это предчувствие перемены погоды?
– Но она же хорошая пока!
– Погода может измениться в любую минуту…
Неужели она опять что-то мудрит с погодой, подумал Петр. И все из-за нежелания отпускать дочь из дому ездить на лошади! Но сколько можно держать девчонку возле себя – ей уже пятнадцать лет, скоро будет невеста!
– А поточнее нельзя? – спросил Кочевиков немного раздраженно.
– Чего поточнее! Нет, вам и вправду надо отправляться! Или на лошадях, или по реке – но чего дома-то сидеть!
Петр удивился такому резкому изменению настроения, но решил не подавать виду.
– Значит, обратно в Киев посылаешь меня? Я что же, надоел тебе, может?
– Перестань! – она тоже стала выходить из себя, – ты мне никогда не надоедал!
– Может, что-то случилось с Ильяной?
– Нет!
– Перестань, я знаю, что ты и она сегодня какие-то не такие!
– Как это?
– Я сказал ей, что завтра поедем кататься на лошадях, их пора размять.
Ты знаешь, что она давно этого ждала! А последний месяц, так вообще уши мне с этим прожужжала! И вдруг на те, заявляет, что хочет остаться помочь тебе на кухне! Каково, а? Она что, правда хотела с тобой остаться?
– Она мне про это ничего не говорила! Кстати, она сказала, что я отругала ее?
– Сказала только, что должна больше тебе помогать в доме, вот и все! Ну что там насчет поездки в Киев?
Эвешка, сложив руки на груди и нахмурившись, отошла в сторону. Слишком много тут было недосказанного, чего бы она ни за что не хотела говорить кому-то другому, и чего Петр все равно не понял бы.
– Знаешь, я в Киев не собираюсь, – сообщил муж, – я и так там был! Этот княжич – просто алчный недоносок, да еще совершенно не понимает юмора!
Что мне там делать? А уж насчет Войводы, так они там для меня давно веревку намылили!
Ответа не последовало. Кочевиков терпеливо молчал. Ответа так и не было.
Тогда Петр, сняв рубашку, подошел к углу, где стояла корзина для грязного белья, и засунул рубашку туда.
